– Вокруг Киева таких четыре, – пропыхтел гильдиец, уперев невидящий взор в низко нависшие небеса. – Ближайший верстах в семи, если свернуть на большаке в сторону града.
– Ну да, только на тракт нам еще не хватало высунуться, – дернул за вислый ус Хват. – Может, сразу в палаты княжеские податься? Проверим, правду ли болтают про меч да повинную голову.
– Не стоит, – видно было, что каждое слово Прок выдавливает из себя с огромным трудом, еле-еле цепляясь за ускользающее сознание. – И на тракт – тоже не стоит. Главное, до развилки дотянуть, а дальше путь… я знаю.
– Ну-ну, – пробурчало с облучка. – Может, еще и отнесешь туда нас всех? Под мышкой. Куча от тебя, конечно, проку. Кто только так назвать-то тя догадался…
* * *– А нельзя было сделать схрон в таком месте, чтобы туда подъехать можно было? – прокряхтел Тверд, стараясь не обращать внимания на боль, угнездившуюся в пояснице.
Давненько ему не приходилось таскать здоровенные тюки на спине. Да в припрыжку, по пересеченной местности. В лесу-то другой не бывает. В последние годы царьградской службы он сам гонял молодняк с камнями на закорках вокруг застав, с прибаутками подпинывая остающих. Теперь пыхтеть пришлось самому. Хорошо хоть, его самого сейчас никто не подзуживал и не отвешивал поджопников.
– Какой же тогда это будет схрон, коль к нему тракт проложить? Может, ряды торговые еще обставить у входа?.. Сейчас в овраг спускайся. Вон, вон, праворуч.
Из сказанного Проком Тверд понимал не все. Частично потому, что гильдиец проглатывал слова, когда они перепрыгивали очередную рытвину или перебирались через валежник. Но в основном по той причине, что речь его по большей части была не шепотом даже, а еле слышным хрипом. Ко всем прочим холерам, новгородец к тому же так и норовил сомлеть. А учитывая, насколько сильно он угваздал своей кровью повозку и всю твердову одежку, из каждого следующего такого провала сознания мог и не выкарабкаться. Потому говорить с ним нужно было обязательно.
Добро, хоть не припекало сегодня, и хмурые хороводы косматой серости над головой впервые показались Тверду не такой уж хреновой затеей богов. Хотя было бы, конечно, лучше, коль кто-нибудь из двенадцати еще и подмел бы все прелые листья, склизким ковром разбросанные по склону лога. Ноги так и норовили то разъехаться в стороны, то взметнуться выше ушей. После того как удалось в очередной раз сохранить равновесие, лихорадочно стиснув всей пятерней нависшую сверху ветку засохшего дерева, Тверд вдруг понял, что ноша его что-то давненько не подавала голоса.
– Может, расскажешь все ж таки, откуда ты взялся в киевском обозе? – хорошенько тряхнув плечом, перекладывая центр тяжести на менее отдавленное место, выдохнул кентарх. – Насколько я помню, в последний раз мы встречались в другой от Киева стороне.
– Наша августейшая особа… дурак набитый… новаторства захотелось. А получилось – дерьмо. Сам не понимает, в какую топь башку свою сунул…
– Э, купчина, ты сомлеешь сейчас, что ли? Что за бредятину суешь мне в ухо?
Судя по тому, что вместо ответа последовало сдавленное мычание, он был не далек от истины. Отнимающийся позвоночник мигом ожил. Правда, для того лишь, чтобы почувствовать, как его скрутил морозец страха.
– Эй-эй-эй! – он остановился, побалансировав, чтобы не упасть и не покатиться кубарем вниз, и осторожно уложил бредящий куль на палую листву. Очень постаравшись, чтобы тот не укатился тоже. Рядом осторожно опустил гильдийское оружие. Взлететь на воздух, будучи подброшенным выше деревьев огненным вихрем, не хотелось ни в обозном становище, ни в лесу. – Не вздумай вырубиться! Я-то откуда знаю, куда тут дальше-то соваться?
– Заговорщик хренов… На дыбе скрутить его… к чертям собачьим. Говорил же… контроль надобен. Контроль и догляд… Чтобы ни шагу не мог…
Плешивая башка Прока по серому бескровному окрасу сейчас мало отличалась от валунов царьградской набережной. Глаза потускнели и смотрели куда-то совсем не в этот мир. И постоянно норовили закатиться, жутко оголяя мутные белки. Засохшая у рта кровь не давала разлепить губы. Видно было, что даже на это усилие гильдиец сейчас не способен.
Но так уж вышло, что сердобольных баб в этой чаще не водилось, а больше жалеть новгородца никто бы и не стал. Тверд, не особенно сильно размахнувшись, влепил Проку пощечину. Потом еще две. Уже позвонче.
На какой-то миг взор сомлевшего героя прояснился.
– Что творишь, гнида царьградская? – еле слышно выдохнул купеческий воевода.
– Снадобье тебе даю. От беспамятства. Куда дальше тебя переть? А то в следующий раз сомлеешь – закопаю к лешему там, где стою, и дело с концом.
Прок с трудом оторвал голову от земли. Осмотрелся. К затылку прилипла пара сухих листьев.
– Не долго осталось… Сейчас держи на восход по дну оврага…
– Так там ручей. И топь вокруг.
– И что теперь? Мне тебя нести, что ли? Только внимательно по сторонам смотри! Увидишь под корнями одного дерева берлогу… на противоположном склоне…
– Ну, это-то само собой, – сплюнул Тверд. – Не может же все быть по эту сторону, чтобы через болото не лезть.
– …берлоги не шугайся, – не обращая внимания на ворчание соратника, продолжал сипеть гильдиец. – Прям в нее и лезь. Там, внутри, разберешься. Запомни только: не вздумай свои клешни тянуть к камню… полированному такому… черному, поймешь, как увидишь. Не тронь! К нему нужно мою руку… приложить. А дальше… и дурак разберется.
– Я вот сейчас твою руку отрежу к дерьму собачьему, и пойду налегке ее прикладывать, куда там полагается. Дурак же, хрена с меня возьмешь?
Прок дернул уголками рта. Что это в теперешнем его состоянии обозначало – вымученную улыбку или раздраженную гримасу – сказать точно не смог бы и он сам.
– Что встали-то? Поехали дальше…
– Конечно, – проворчал Тверд, поднимая раненого и закидывая его снова на горб. – Сейчас поедем. Идрика только кликну. В карету запряженного. И помчимся к твоим сраным гладким каменьям. В брызгах счастья. По сраной радуге.
Берлога действительно была что надо. Заметь он такую в лесу сам, убрался бы подобру-поздорову так скоро, как только позволили бы ноги. Под ширококостным ясенем, что цеплялся за край крутого обрыва длинными узловатыми корнями, зияла темная дыра. От нее даже на вид несло сыростью и прелостью земли, а над входом слабо покачивались космы мха в переплетении белесых травяных кореньев. Размер норы навевал на мысли о матером старом шатуне. Если вообще не о самом Ящере.
Видать, туда и лежал их путь. Скрежетнув зубами от того, что спросить верность направления было не у кого – гильдиец давно
