– Чего рожу кривишь? – усмехнулся гильдиец. – Не очень ощущения? А так всегда бывает, когда стреляешь в закрытом пространстве. К этому тоже нужно быть готовым. Ну, или предварительно присобачить к стволу такую вот вещицу.
И он жестом фокусника выудил откуда-то из-за спины продолговатую цилиндрическую железку.
Тверда так и подмывало навести оружие прямо на рожу гильдийца и проверить, сможет ли тот схватить эти чудные стрелы, вылетающие в дребезге громовых раскатов, зубами. И хрен с ним, что уши заложит еще раз. Единственное, он имел сильные сомнения на тот счет, не разорвется ли при таком раскладе этот самострел прямо в его руках.
– А если я топор схвачу? – проворчал он, стараясь подобрать такой тон, чтобы фраза эта прозвучала как можно более угрожающе.
– То будешь прав. Колун тебе больше к лицу. А новой руке твоей, если ты ее реакцию имеешь в виду, до одного места, что ты схватишь. Возьмешь меч, поможет лучше владеть даже самым ржавым из них. Поможет! Чувствуешь разницу? Не все сделает за тебя, а всего лишь облегчит задачу.
– Жаль, что я больше десницей привык орудовать.
– Жаль? – хохотнул Прок, и не пытаясь скрыть издевку в голосе. – Да если бы я ни с того ни сего стал вдруг орудовать обеими руками одинаково, то мне жаль точно бы не было. Ну, или примерно одинаково, – добавил он, заметив недоверчивый взгляд Тверда, когда тот покосился на искореженную свою шуйцу, забранную в черную кожу перчатки.
– Знаешь, сколько лет я учился хотя бы сносно владеть мечом правой рукой? А тут – засунул в руку какую-то хреновину – и все?
Прок хмыкнул, подошел к еще одному железному сундуку, чем-то там снова лязгнул, пискнул, клацнул – и достал из него два меча. Коротких, нордских, почти без крестовины. Один из них непринужденно бросил Тверду. Судя по всему, это был любимый его прием в обращении с оружием.
– Пойдем проверим.
Многолетний воинский инстинкт Тверда мирно подремывал, наблюдая, как клинок лениво летит в его сторону. И в тот момент, когда он уже готов был привычно раскрыть навстречу ему правую ладонь, вперед вдруг метнулась левая. И прочно обхватила рукоять.
– Мечи-то у вас, надеюсь, обычные? Не плавятся прямо в руках? – с опаской поглядывая не то на рукоять меча, не то на непринужденно сжимающие ее пальцы, поинтересовался Тверд. Он постарался осторожно крутнуть клинком, давая запястью привыкнуть к его весу, форме и балансу. Хотел-то осторожно, а вышло так уверенно и непринужденно, что кентарх сам засомневался – а точно ли до этого дня не был левшой?
– Сомнения, друг мой, один из двигателей прогресса, – философски заметил гильдиец, легким шагом двигаясь к центру стрельбища, разминая при этом плечи и со свистом выписывая перед собой гудящие узоры клинком. – А прогресс еще никого не доводил до добра. Уж мне-то в том можешь поверить. Так что реже сомневайся и не мозоль язык лишними вопросами.
* * *Не будь тут Прока – по-прежнему лысеющего и топящего глаза в сети морщин при каждом выражении эмоции, – он бы находился в полной уверенности, что помер. Все то, что сейчас его окружало, никак не могло быть из этого мира. Мира, в котором он родился и который, как он был убежден до сего дня, знал досконально, со всех его приглядных и не особенно сторон.
Откуда брался этот свет, который не могла бы дать ни одна, даже самая огромная люстра во дворце базилевса? Как работали их треклятые громыхающие арбалеты и почему броню гильдийцев не мог взять ни один клинок?
Да, в конце концов, как можно было вернуть ему потерянную напрочь руку? Да не просто вернуть, а сделать ее саму по себе одним из наиболее грозных видов оружия, с которыми Тверд когда-либо сталкивался?
А его жизнь, вырванная из-за Камня уже дважды?
Чем было все это? Откуда взялось? И – насколько давно?
– Похоже, ты опять впал в небольшой ступор, мой малообразованный друг, – вернул его к действительности насмешливый голос гильдийца. Сбросив оцепенение, кентарх перевел на него не особенно приветливый взгляд, но вдруг понял, что в глазах Прока вовсе не было тех издевательских искорок, которые стали промелькивать в их беседах в последнее время непозволительно часто.
– А я точно жив? И нечего скалиться. Я уже и сам не знаю, что на самом деле можно считать реальностью. Все то, что происходит здесь… Я ведь даже не могу точно сказать, где это – здесь.
Прок сидел за широким столом, сделанным из тонкого и непонятно легкого железа, поставив перед собой маленькую стеклянную бутыль с прозрачной жидкостью. В жаркий парящий денек Тверд мог осушить такую одним глотком, приняв за обычную воду. Но, судя по тому, в какой наперсток наливал эту гадость гильдиец и как всякий раз крякал и тряс головой, опрокидывая «воду» в глотку, делать этого явно не стоило.
– Лучше – выпей. Поможет пообвыкнуться. Уж можешь мне поверить. Налить?
– Нет, – даже резкий запах этого пойла вызывал у Тверда мгновенное отвращение и приступ тошноты.
– Как знаешь, – пожал плечами гильдиец и плеснул себе очередную крохотную порцию в малюсенькую стопку. – А я, не поверишь, блуждая по вашему миру, всякий раз начинаю все больше и больше тосковать именно по этой отраве. Представляю ее холодненькой, в запотевшей бутылочке, по которой медленно скатываются капли воды. Тягучей, когда наливаешь… Но на безрыбье и теплому спирту остаешься рад, – он коротко дернул плечами. – Наверное, алкоголизм. Надо быть честным и с самим собой, – подняв «наперсток» на уровень глаз, словно произнося некую бессловесную здравницу, он одним махом вылил содержимое стопки в рот. Зажмурился, вновь расчертив лицо глубокими лучами морщин, шумно выдохнул и зарыл нос в рукаве, шумно что-то там втягивая ноздрями.
Тверд сидел напротив на табуретке из того же легкого металла, из которого был сработан стол. И все чаще ловил себя на мысли, что желание Прока напиться какой-то редкой гадостью занимает его куда меньше, чем собственная левая рука. Взгляд то и дело останавливался на ней, а сознание раз за разом посылало сигнал пальцам. Они послушно сжимались и разжимались, но все равно не покидало ощущение, будто управляет ими вовсе не он.
– Ты правда думаешь, что я должен был понять хоть половину из сказанного тобой?
– Не понимаешь сейчас, поймешь потом. Процесс
