Так думала не одна я. Так думали и Гэли, и мужчина в цилиндре, и тот, которому продырявили шею, и убегавшая женщина в зеленом пальто. Все, кроме, может быть, двух портовых бедняков, юркнувших в подворотню, и седого гвардейца, единственного, кто остался стоять неподвижно.
– Итак, леди. – Толстяк произнес это слово с небывалым презрением, Крис о Вирке Ленточке говорил с куда большим уважением. – Отдайте то, что вы забрали у Гикара!
Гэли всхлипнула.
– Леди, будет лучше, если вы ответите, – вежливо сказал старый солдат, в руках которого появился метатель.
Девы, их двое!
– Мы ничего не забирали. – Я выпрямилась. – Мы купили…
– Не надо, – попросил гвардеец. – Будет только хуже.
Толстяк в меховой куртке ухмыльнулся, похоже, его это «хуже» очень даже устраивало. В пухлых руках появилось черное чирийское лезвие. Я не удержалась и коснулась его магией – по клинку прошлись голубоватые искры. Заговорено.
– Да пусть поупрямятся. – Толстяк улыбнулся и показал желтые зубы. – Люблю строптивых. – Он угрожающе шагнул вперед.
– Гэли, – позвала я.
– В сумке, – сразу поняла меня подруга. – Оно в сумке.
– Там! Быстрее! – раздался чей-то далекий крик.
Скоро здесь будет патруль, но для нас это «скоро» может и не наступить.
– Сумку, быстро! – скомандовал гвардеец, взводя курок.
Я отпустила покачивающуюся подружку, огляделась. Дуло метателя переместилось с Гэли на меня. Вращающееся колесико сделало последний неспешный оборот и замерло. Сумки нигде не было, разве что…
Подскочив в карете, я ухватилась за приступку, подтянулась, чувствуя, как трещит зацепившаяся за рессору ткань юбки, и заглянула внутрь. Сумка валялась на противоположной дверце завалившегося набок экипажа. Я дернула подол, кажется, даже разорвала ткань, перегнулась, вытянула руку и попыталась достать до ручки обычного дамского ридикюля. Самыми кончиками пальцев касалась его, но никак не могла ухватить. Каждую секунду ожидала, что кто-то из двоих, скорее всего толстяк, потеряет терпение, и в мою спину полетит пуля или нож. От напряжения магия металась по замкнутому пространству кареты, касаясь светло-бежевой ткани, лакированного дерева, стекла, шелковых занавесок. Я не сдерживала ее, не до того было. Ридикюль удалось ухватить с третьего раза, когда я, пискнув, едва не свалилась внутрь, но с усилием вытащила сумку.
Костяная ручка казалась прохладной и скользкой, при свете дня на ее белой поверхности ярким пятном выделялись красно-кирпичные отпечатки пальцев. Но это не моя кровь…
Я обернулась к Гэли. Из коричневой куртки подруги на боку был вырван кусок, совсем небольшой, но наружу торчали клочки рыжеватого меха, быстро пропитывающиеся кровью.
Девушка зажала рану ладонью и попыталась улыбнуться бледными губами.
– Напоролась на что-то, когда карета опрокинулась…
– Потом поболтаете, – прервал ее гвардеец. – Сумку, живо!
Вдалеке раздался топот. Истекали последние секунды. Вопрос в том, для кого – последние?
– Вам нужны наши покупки у Гикара? – громко спросила я, приподнимая ридикюль.
Вместо ответа толстяк выдвинул тяжелую челюсть. Сейчас нужно отдать ему сумку и наверняка умереть. Но жизнь стоит намного больше десяти золотых.
Все произошло одновременно. В такие моменты все происходит одновременно и быстро, так что ты даже не успеваешь задуматься и действуешь интуитивно…
Я подняла ридикюль и, вместо того чтобы отдать его толстяку, швырнула за каменный парапет набережной. Выходка в стиле двенадцатилетней девчонки, выбросившей в реку кинжал с резной рукоятью только потому, что маменька распорядилась отдать его брату.
– Надо? Забери! – выкрикнула я.
Грохнул метатель, выплевывая в лицо свинцовую пулю. Прав был Отес, слишком быстро, намного быстрее, чем в учебном классе, словно хочешь сбить воробья палицей и понимаешь, что промахнулась… Поэтому я даже не стала пытаться. Не успела сумка удариться о лед Зимнего моря, как я рассыпала «зерна изменений», пустила их сплошной волной на все, до чего могла дотянуться. Тот же снег, те же камни, волчий мех, огрызающийся голубыми искрами метатель, теплая ткань и… пот. Я немедленно отпрянула. Пот – это почти человек.
Изменения – это не обязательно перенос тепла или холода, иногда это плотность или рассеивание, распад или сжатие, движение или остановка. Изменения коснулись всего вокруг: камень треснул, ткань чуть вытянулась, стала рыхлой, крупные снежинки обернулись мелкой порошей. Вода очень послушное вещество, она сама рада изменяться. А пуля… Свинец – это тоже металл. Пуля просто остановилась, застыла в воздухе в локте от лица, как недавно украденное зеркало Гэли, а потом упала на снег. Металлы неподатливы.
– Сумка! – взвизгнул толстяк.
Старый гвардеец выругался и, не раздумывая, перемахнул через каменное ограждение. Парень бросился ко мне, но снег под его ногами вдруг превратился в лед. И не просто превратился, а захватил тяжелые ботинки в плен, словно палочку в стаканчике мороженого. И грабитель, попытавшись сделать шаг, не удержал равновесия и просто рухнул на колени. Черный нож отлетел сторону.
Я обернулась.
– Я тоже маг, – со злостью сказала Гэли, опуская руку.
Подскочив к пошатывающейся подруге, я подставила плечо, одновременно отбрасывая «зерна изменений» через камень ограждения, разрывая связь между частицами. Лед Зимнего моря треснул с громким, показавшимся мне оглушительным, звуком, словно раскололось само небо.
– Давай, Гэли! – Я потянула подругу к ближайшему дому, к подворотне, в которую нырнули оборванцы. – Сейчас здесь будет патруль, всего несколько минут, несколько шагов…
Не знаю, кому я на самом деле это говорила, ей или себе, а за спиной, ругаясь, поднимался толстяк. Гэли, и так едва переставлявшая ноги, становилась все тяжелее и тяжелее.
– Не вздумай упасть, маг ты или кто? – проговорила я, втаскивая подругу в узкий проулок. – Не вздумай…
Слепые стены домов подступали друг к другу почти вплотную, оставляя узкую тропинку локтя в три шириной. Подруга тяжело дышала, наваливалась на меня все сильнее, звон колокола, наоборот, отдалился. Где носит этот патруль? В таверне они, что ли…
Мой взгляд наткнулся на грубо сколоченную дверь, которую красили, наверное, еще в те времена, когда моя бабушка маркиза Элие не была знакома с дедом графом Астером. Облупившееся почерневшее дерево, сломанная ручка и замок, безалаберно висящий на открытой дужке. Лохмотья краски слезали с выступающих, словно ребра, поперечных перекладин. Задняя дверь какой-то лавки или мастерской, а может, склада, пошивочного цеха или раздаточной.
Мысль была проста – раз Гэли не может идти, значит, придется дожидаться помощи на месте. И желательно, чтобы это было безопасное место. Или хотя бы укромное.
У самой двери нога неожиданно поехала, и я едва не упала, успела зацепиться за обломок ручки и расцарапала ладонь до крови. А вот Гэли ухнула в снег перед порогом и тихо заплакала.
– Давай. – Я посмотрела на бледное, почти белое лицо подруги и протянула руку. – Давай, еще чуть-чуть.
Я почти втащила ее внутрь. Дверь тут же
