Встретили нас в отряде радостно, но при этом тревоги и настороженности в глазах людей было хоть отбавляй. Они сразу проявились в вопросах, которыми нас забросали. Почти всех в первую очередь интересовало отношение Большой земли к партизанам, а в особенности к бывшим военнопленным и окруженцам. Слухи о расстрелах предателей докатились и до них.
– Мы не трусы и не предатели, – сказал за всех командир отряда Тимофей Васильевич Липатов, младший лейтенант Красной Армии. – Если у советской страны есть в нас сомнение, то мы своей кровью докажем обратное, а если надо, то и своей жизнью!
– Товарищи! Давайте не сейчас будем решать этот вопрос, тем более что у вас будет время подкрепить свои слова делом! Сейчас нам надо будет заняться организацией партизанской базы и на ее основе развернуть разведывательно-диверсионные действия! Товарищи! Нам… – Командир умел толкать речи. Говорил доступно, ярко, как говорится, «с огоньком».
«Надеюсь, это не одно его достоинство», – опять с легкой неприязнью подумал я.
Не нравился он мне, и я ничего не мог с этим чувством поделать. После его речи снова взял слово командир партизанского отряда. Он больше говорил о трудностях, чем об успехах отряда. Из его слов стало понятно, что большая часть бойцов и командиров, выходящих из окружения, наталкиваясь на их отряд, уходили, надеясь добраться до Красной Армии и влиться в ее ряды. Местные жители не только не желали партизанить, но даже неохотно контактировали с партизанами, так как продналог и колхозы, в которые их насильно загоняла Советская власть перед войной, не нашли достаточной поддержки в народе. Номинально командиром считался младший лейтенант Липатов, но фактически все вопросы решал совет из четырех человек, в который входили полковой комиссар Здолбнев, сержант Стукашенко, возглавляющий разведку, и наш знакомый Степан Гнатенко, отвечавший за снабжение отряда. Как уже позже стало известно, командование партизанского отряда было готово сразу сложить с себя обязанности и передать бразды правления нашему командиру. Такое решение объяснялось просто. За эти четыре месяца они мало что сделали, если не считать обстрела немецких автомашин на дорогах да уничтожения пары десятков полицейских. Правда, была у них одна, скажем так, крупная победа. Узнав от местных жителей, что немцы собрали с нескольких сел продовольствие и должны были отвезти его на сборный пункт для отправки в Германию, они, устроив засаду, подстерегли обоз на дороге. Продовольственный обоз охраняли с пяток немцев и десяток полицейских. Уничтожив охрану, партизаны захватили продовольствие. Треть раздали по селам, а остальное оставили себе. Мы также узнали, что в этих краях было еще два партизанских отряда, но в контакт с ними здешний отряд не входил, поэтому не знал их месторасположение.
Радость не сходила с лиц партизан, а в особенности у бывшего командира отряда, младшего лейтенанта Липатова. Теперь, когда прибыла специальная диверсионная группа из Москвы с кадровым, опытным командиром, люди считали, что у них все будет хорошо, а Липатов был жутко доволен, что переложил ответственность на чужие плечи.
После взаимного представления и собрания командиры ушли в штаб совещаться, а нас шумно, весело и гостеприимно принялись устраивать на место жительства. Особое внимание партизаны уделили нашим девушкам, которых до этого в отряде не было, что заставило хмуриться Лешу Крымова и Володю Богатырева, который, как я успел заметить, был неравнодушен к нашему врачу Ане.
Когда Наташа развернула рацию в штабе и начала работать, чтобы сообщить в центр о начале работы разведгруппы, вокруг сруба, где располагался штаб, сразу собрался весь лагерь. Люди радостно улыбались, тихо перешептываясь:
– Девушка-радистка с Москвой говорит. Со столицей. Может, про нас что скажут.
Их радость можно было понять. Оторванные от страны, они питались от слухов и не знали, как обстоят дела на фронтах, как живет страна Советов, не знали, что их ждет в будущем, но Москва их не забыла! Теперь все будет хорошо!
Первые два дня в лагере мы обживались на новом месте, а командиры тем временем формировали состав отряда и строили планы будущих сражений с фашистскими оккупантами. На третий день был объявлен общий сбор. Были зачитаны по фамилиям составы боевых групп и их командиры, затем объявлен командный состав партизанского отряда. Товарищ Град, как я и думал, стал заместителем командира отряда и одновременно замом по диверсионной работе. Сержант Антон Стукашенко остался, как и прежде, отвечать за разведывательную деятельность. Он, как мне стало известно позже, был белорусом, правда, не из этих краев. При его назначении почему-то только сейчас выяснилась одна интересная деталь: как оказалось, он был не просто сержантом, а сержантом государственной безопасности, и помимо разведки ему было поручено отвечать за внутреннюю безопасность. Меня не вписали ни в один из боевых отрядов, то ли решили не рисковать ценным специалистом, то ли не посчитали полноценным бойцом, которого можно сразу бросить в бой, а вместо этого временно закрепили за складом, который одновременно являлся арсеналом. Впрочем, без работы по специальности меня не оставили, засадив за разборку немецких документов и карт, которые были взяты у убитых солдат и офицеров. Складом заведовал Митрич, суровый, неулыбчивый мужчина, инвалид. У него было что-то с коленом левой ноги. Воевал с первого дня войны. Получив ранение, попал в госпиталь, который был разбомблен на третий день после того, как он в него попал. Ушел в лес, долго скитался и голодал, пока не примкнул к группе Липатова. Он прямо горел желанием мстить гитлеровцам и при этом понимал, что в армию его не возьмут, отправят в тыл, поэтому остался в партизанах. Складом, как и арсеналом, этот сарай можно было назвать с большой натяжкой, так как вещей и оружия в нем почти не было, а то, что лежало, требовало хорошего ремонта. Правда, присмотревшись внимательнее, я наткнулся на несколько комплектов немецкой формы.
– Это здесь зачем?
Кладовщик бросил брезгливый взгляд на форму.
– Стукашенко как-то
