В Карнеги-холл они отправились втроем: сестры, старшая и младшая, и он, внезапно примкнувший. Было это за неделю до памятной вечеринки у босса. Тогда Крис ничего не понял, лишь после догадался — смотрины. Жених и невеста, тили-тили тесто![50]
— А почему — страшно, мадам Кабис? Сольвейг-то ждала — и дождалась.
Женщина отвернулась, дрогнула плечами. Кейдж поспешил отойти подальше — к влажному стеклу, по которому лупили тяжелые капли. «Это тот же стук недавний, — я сказал, — в окно за ставней, ветер воет неспроста в ней у окошка моего...»
— Я вас не прогоняю, Кретьен, — негромко проговорила женщина. — Дождь... Напротив, если вы останетесь, мне будет спокойнее. Но я вспомнила, что в доме есть хороший кожаный плащ с капюшоном. А вы сейчас похожи на пчелу, попавшую в стеклянную банку...
...Или на муху между стеклами. «Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал...»
— Oh, yeah! — Кейдж постарался улыбнуться как можно беззаботнее. — Правда с капюшоном?
* * *
Сорок человек — пусть и толпа, но не слишком большая. И пятьдесят тоже. Но если сбить их поплотнее, утыкать зонтиками и включить звуковое сопровождение...
— Крестный ход! Крестный ход, отец Юрбен! Благословите сломать часовню. По камешку разнести! Опять похороны будут! Смерть пришла! Смерть! Отец Юрбен, отец Юрбен!..
Кейдж помотал головой, стряхивая с капюшона воду. Кажется, это уже традиция! Собор, площадь Святого Бенедикта, поперек нее — фаланга и, само собой, два Голиафа, мэр и кюре. Только сегодня все словно в зеркале: в толпе почти все женщины, и не Черному Коню выпало одному стоять, а совсем наоборот.
— Она снова появилась! Отец Юрбен! Смерть пришла! Смерть!..
Кюре на ступенях собора в знакомой шляпе-сатурно, мокрой, как и его черная ряса. Толпа чуть ниже, всего на шаг. Вместо знамен и лозунгов — зонтики. Товарищ Максимилиан Барбарен, один-оди-нешенек, там же, где и в прошлый раз. В плаще, но голова непокрыта, темные волосы слиплись, в глазах не пойми что.
— Видели, Кретьен? — вздохнул он, пожимая руку. — Вот оно, мракобесие в чистом виде. Змея укусила себя за хвост! Того и гляди, на клочья порвут божью дудку!
Крис покосился на зонтики. Самые смелые уже на ступеньках. А орут-то, орут!..
— Крестный ход! Всех собрать, кто не пойдет — вон из города! Не пустим смерть! Отец Юрбен, бейте в колокол! Набат! Набат!..
— Мертвую графиню опять видели. То есть не видели, а говорят, что видели. А раз пришла, значит, снова смерть за смертью покатит. Это не я, Кретьен, так считаю, это всем здешним с детства в черепушку вдолбили.
Вздохнул невесело:
— И как в таких условиях классовую борьбу вести?
— А кто-то действительно умер? — Крис, достав блокнот, попытался пристроить его под плащом. — Из-за графини?
— Пишете? — Барбарен поморщился. — Ну, пишите, мы, коммунисты, правду не скрываем. Только где она, правда? Я, как мэром стал, все записи поднял. Помер человек, к примеру, от воспаления легких, а рядом приписка: «Злоумышлением не поминаемого призрака». Не поминаемого! Только об этой графине и болтают. Ведь чего город-то за двести лет не вырос? Бегут отсюда, дома бросают, лишь бы от смерти, значит, подальше. На себя бы поглядели! В драке кому-нибудь глаз выбьют, а говорят, мол, графиня под руку подтолкнула.
— Отец Юрбен! Ведите нас, ведите! А не то мы сами! Набат! Крестный ход! Бей! Жги!..
Кейдж вновь мотнул головой. Не воду сбрасывал — мысли утрясал. Ни до чего не додумавшись, поглядел на Черного Коня, со всех сторон теснимого. Вспомнились виденные еще в детстве «белые балахоны» с горящими крестами. Здесь цвет иной, но не в цвете сила. А кресты те же, «Огненные».
Каков Авалан, таков и Клан...
— Пойду туда, гражданин мэр. Что-то не нравится мне это.
— А кому нравится? — поморщился Барбарен. — Вместе и пойдем. Ведь чего я здесь?
Переглянулись, шагнули, не сговариваясь, с левой ноги.
— Горе вам, грешники!!!
Капли дождя замерли в полете.
— Не там смерть ищете! В себя загляните, лицемеры. Не вы ли говорите ближнему: давай выну сучок из глаза твоего? А у самих — даже не бревно, кол заостренный!..
Глас отца Юрбена гремел над площадью. Зонтики сникли, некоторые уже начали пятиться. Кюре взмахнул рукавами мокрой сутаны:
— Часовня не угодила? Не каменья сокрушать вам надлежит, но собственные грехи!
Вдохнул поглубже, блеснул отчаянными глазами:
— На колени!!!
Дождь, осмелев, вновь ударил каплями в мокрый булыжник. Ни слова, ни дыхания. Была толпа — нет ее. Только склоненные головы, только поникшие плечи.
— Божья дудка, говорите? — прошептал Крис, боясь спугнуть тишину. — Я бы, гражданин мэр, другой инструмент поискал.
Максимилиан Барбарен внезапно хмыкнул.
— А чего вы хотели? Всю войну оттоптал, сержант, три медали. Справится! Другое плохо, Кретьен. Эти сюда приползли, а остальные по домам сидят — но рассуждают точно так же. Вроде как прокляли город. Вы не подумайте, я, конечно, материалист...
* * *
На ней тоже был плащ, легкий, в цвет осенних листьев. Мокрый берет, сумочка в каплях дождя. А за спиной — черные камни Альбигойской башни.
— Ну, что мне с тобой делать, Кретьен?
Он лишь развел руками.
— Не знаю.
Мари-Апрель, шагнув ближе, стряхнула с кончика носа очередную каплю. Кристофер Жан Грант вновь попытался вспомнить, на кого похожа странная девушка. Лицо, голос, даже капля воды на носу... Не смог и в который уже раз огорчился.
— Они там, в городе, словно с ума сошли. Наверное, ты права, Мари, это все — просто страх. Можно подумать, графиня полтора столетия их за каждым углом подстерегает!
Девушка взглянула серьезно.
— А если и так? Ее убили без всякой жалости,
