Аргентина: роман-эпопея: Кн. 3. Кейдж
Испанская фуга
Подражание Паулю Целану
Серый пепел заката — мы дышим им вечером,
мы дышим им утром и днем, мы дышим им ночью,
мы дышим им, дышим,
мы сыплем его в могилы, лежать в нем покойно,
червь находит счастье в земле,
свободен путь для штурмовых колонн,
над всей Испанией — безоблачное небо.
Бомбы слепы и глухи, они падают на Мадрид в полночь,
красная планета Аргентина, небо разверзлось,
мы кричим беззвучно, прощайте, камни соборов,
небо разверзлось, они летят навстречу земле,
бомбы — всегда панацея,
радость, дивной искрой Божьей ты слетаешь с небес.
Свободен путь для штурмовых колонн,
четыре идут на город, пятая ждет,
червь в земле находит счастье,
прости нас всех, Мадрид,
пленные копают могилы,
серый пепел заката, в нем лежать покойно,
ставят к стене, приказ отдают:
в круг сольемся братский, тесный,
этот круг — весь Божий свет,
прощайте, камни соборов,
Европе нет дела, она шьет саван.
Серый пепел заката — мы дышим им ночью,
мы дышим им утром и днем, мы дышим им вечером,
мы дышим им, дышим,
над всей Испанией — безоблачное небо.
Свободен путь для штурмовых колонн,
бомбы слепы и глухи,
они падают в полночь, небо разверзлось,
прощание с Каталонией,
алонз анфан де ля патри,
мы кричим беззвучно, прощайте, камни соборов,
красная планета Аргентина,
твой грязный саван, Европа,
мы сыплем пепел в могилы, лежать в нем покойно,
червь находит счастье в земле.
Четыре колонны идут на город.
мертвые танцуют танго, красная планета Аргентина,
глубже втыкайте лопаты,
червь находит счастье в земле,
в круг сольемся братский, тесный,
этот круг — весь Божий свет.
Серый пепел заката — мы дышим им ночью,
мы дышим им утром и днем, мы дышим им ночью,
мы дышим им, дышим,
бомбы слепы и глухи, красная планета Аргентина,
твой грязный саван, Европа,
бомбы падают в полночь, безоблачное небо,
прости нас всех, Мадрид.
Франция — серые пуалю, серый пепел,
алонз анфан де ля патри,
алонз анфан,
могила усыпана пеплом, мягко там и покойно,
червь находит счастье в земле.
Серый пепел заката — мы дышим им ночью,
мы дышим им днем, повсюду наши флаги,
Каталония и Наварра,
алонз анфан,
мы дышим им вечером, утром,
мы дышим им, дышим,
червь в земле находит счастье,
четыре колонны идут на город, прощайте,
встретят свинцовою пулей, ее не оспоришь,
червь находит счастье в земле,
алонз анфан,
бомбы слепы и глухи, красная планета Аргентина,
над всей Испанией — безоблачное небо,
могила усыпана пеплом, бомбы падают в полночь,
и мы видим во сне, что повсюду флаги,
и что свободен путь для штурмовых колонн,
четыре идут на город, пятая ждет,
безоблачное небо.
Красная планета Аргентина,
твой грязный саван, Европа![1]
Глава 1. Ночь и туман
Сын колдуна. — Грузовой причал. — Кажун. — Паранойя. — Бродяга. — Та-та-та! Ту-ту-ту! — Выстрел в висок. — Руди. — «Чума на оба ваши дома! Я пропал». — Утреннее небо.1
Ночь — что стекло в белесой дымке фар. Цвета исчезли под холодным светом, и мухой в прибалтийском янтаре авто в ночи завязло. На пределе ревел мотор, и черные деревья летели вдаль, но двигалась дорога, не «мерседес»[2]. Стеклянный негатив, навечно утопив в своих глубинах, не отпускал, размазывая в плоскость машину и людей. И верх, и низ исчезли. «Тогу богу»[3], как сказано в Писании. Аминь! Под веками все то же, лишь огонь меняет цвет и подступает ближе.
Спасенья нет, пусть не твоя вина, что ты родился сыном колдуна.
* * *
Гауптштурмфюрер СС[4] Харальд Пейпер мельком позавидовал сидевшему за рулем Хуппенкотену. Для сына юриста ночь — всего лишь ночь, огонь — электричество, их позднее путешествие — обычное служебное задание.
— Скучновато, — чуткий Хуппенкотен отреагировал на взгляд. — Радио, что ли, включить?
Протянув руку, щелкнул пластиковым переключателем, повернул, ловя волну. Разбуженный радиоприемник обиженно захрипел, и Харальд Пейпер бросил еще одну монетку в невидимую копилку. Две! Напарник, всего лишь унтерштурмфюрер, из новоиспеченных, обратился, не упомянув звания, словно к другу-приятелю. И разрешения не спросил. Мелочь, но прежде отпрыск адвоката из маленького Опладена такого не позволял, именуя командира даже не по званию — «шефом». Был шеф, да весь вышел, утонул, мухой в янтаре. И чтобы заметить это, не надо быть потомственным колдуном.
...Шварцкольм, твердыня сорбов, отчий дом. Потом он станет немцем — но потом.
Ему — тринадцать лет, и Катарине-соседке столько же. Первая любовь, внезапная и обреченная, как слишком рано проклюнувшийся мартовский подснежник.
В ее глазах — холодный зимний свет. Слова — снежинки. И надежды нет.
— Ты очень хороший парень, Гандрий, но нам нельзя видеться. Все вы, Шадовицы, колдуны, с вами знаться — нечистому поклоны класть. Не приходи больше.
Тринадцать лет... Он бы не удержался, заплакал, но Катарина внезапно
