«Вспышка» еле заметно вильнула.
– Вам бы, такому моральному, метлу в руки! – мечтательно проговорил усач.
Мод поняла, что самое время вмешаться. Не успела – Кампо опередил.
– Не напоминайте, Жорж. Два самых счастливых лета… Если бы вы знали, как пахнет стружка на манеже! Я взял с собой горсть на память, но без манежа это просто маленькие плоские кусочки мертвого дерева.
На этот раз машина не изменила курс, но Бонис, не удержавшись, бросил взгляд в зеркальце заднего вида.
– Так почему же там не остались, на манеже? Нет, Арман, я в душу не лезу, но сам с детства любил возиться с моторами. Вот и вожусь, пусть и не всегда сладко приходится. Давайте догадаюсь. Родители?
Кампо сжал тонкие губы.
– Нет, я сам. Надо было начинать жизнь заново, с нуля – и без особых шансов. Я не струсил, просто понял, что не потяну. Не каждому дано стать настоящим шутом.
«Вспышка» вновь слегка вильнула по курсу.
– Да это же готовая песня! – восхитился Бонис. – Арман! Хотите, я вам ее посвящу?
Губы бывшего циркового еле заметно дрогнули.
– Хочу.
Мод невольно порадовалась тому, что разговор ушел далеко от стен Бастилии, но на душе стало горько. Она тоже не струсила, просто опустила руки. И художника Шапталь не стало.
«Если бы вы знали, как пахнет стружка на манеже!..»
Н-нет!
– Жорж, если песня мне понравится, я напишу ваш портрет.
2Команду «Стой!» многие не услышали – продолжали перебирать ногами. Бéгом это назвать трудно, последний километр просто шли, пошатываясь, оступаясь и хватаясь друг за друга. Унтер-офицер, ехавший рядом на велосипеде, почти перестал подгонять, крутил педали и посматривал. Когда двое упали, сделал вид, что это его не касается:
– Не останавливаться! Вперед, вперед!
Упавших подняли и потащили под руки. Оба были из числа «красных», и подхватили их тоже свои. «Черные», собравшиеся в центре колонны, пытались задать ритм. Кто-то хрипло командовал: «Раз-два! Раз-два!» Помогало плохо, и вскоре хрипун умолк.
Куда бегут и зачем, уже не думали, по сторонам не смотрели. Только под ноги, на серую истоптанную землю. Под подошвами – наезженная колея, однажды мелькнул и пропал гусеничный след.
Небо было в этот день милостивым. Белые облака закрыли солнце, душно, но не жарко. А к концу повеял ветер, в спину, словно пытаясь придать сил.
– Сто-о-ой! Разобраться по отделениям, привести себя в порядок. В колонну по три. Быстро! Быстро!
Лонжа добежал, хотя каждый глоток воздуха давался с болью, а ноги вообще исчезли. Наверняка стер в кровь. Сапоги достались не по размеру, хорошо хоть на пару номеров больше, а не меньше.
– Первое отделение! Второе отделение!..
Почему-то думали, что отправят поездом, но к лагерным воротам подогнали несколько крытых армейских грузовиков. Ехать пришлось долго, и поначалу все пытались гадать, куда именно везут. Выходило, что на юг с немалой погрешностью, но точнее определить не удалось. Остальное время ушло на придумывание кличек. К удивлению Лонжи, дело на самотек не пустили. Еще до погрузки по рядам прошелестело: «черные» – оружие, «красные» – география. Ганс Штимме, ехавший в той же машине, назвался «Митте», двое «черных», посовещавшись, стали «Затвором» и «Бомбой». Разноцветные винкели, оставшись на сброшенных прямо на землю робах, никуда не исчезли. Переодели же их в старую форму образца 1916 года, без погон, ремней и головных уборов.
– Дезертиры! – прокомментировал кто-то. Словечко тут же прижилось, и в дальнейшем обращались друг к другу непременно с указанием звания.
– Дезертир Лонжа! Давай снова про Америку. Чего там сейчас у тупых «амис»?
…Дезертир – все-таки не ублюдок.
А потом стало не до рассказов. Визг тормозов, команда «К машине!», построение среди чистого поля, разбивка на отделения и…
– Бего-о-о-ом!
Добежали… Снова поле, но уже поменьше, с два футбольных, с трех сторон – сосновый лес, несколько палаток, грузовики, сваленные в кучу лопаты, с десяток людей в форме, но уже настоящей, с погонами…
– Камрады! Ребята! А ведь мы уже на свободе! – негромко проговорил кто-то в заднем ряду.
– Это не свобода, – ответили ему.
* * *На этот раз герр гауптман позволил себе улыбнуться.
– Никого не бросили? Хвалю. В качестве поощрения разрешаю отдохнуть ровно сорок пять минут. Затем – оборудование и обустройство лагеря. Если вам надоело это слово…
Стек ударил в ладонь.
– …Называйте «воинская часть», тоже разрешаю. Пока работа не будет выполнена, никакой кормежки и никакого сна. Мне доложили, что кто-то придумал себе звание. Этого разрешить не могу, чтобы стать дезертиром, надо вначале побыть солдатом! А все остальное станете решать со своим непосредственным начальником. Он такой же ублюдок, как и вы, но прежде был настоящим служакой. Кстати, дезертиров ненавидит, из-за двух таких субчиков он и оказался здесь. Вопросы?
Строй качнулся, негромко загудел, но желающих так и не нашлось. Гауптман одобрительно кивнул.
– Тем лучше, слишком любопытных здесь не любят. Сорок пять минут отдыха, время пошло. Р-р-разойдись!..
* * *Под лопатками – теплая земля, над головой – белые низкие облака, легкий ветер, тишина.
И травинка в зубах.
Не свобода. Но и не тюрьма. Не рай, не ад. Чистилище…
– Эй, Пауль! То есть Лонжа!..
– Дезертир Лонжа, – не думая, поправил он. В ответ негромко рассмеялись. Ганс Штимме пристроился рядом. Больше никого из восьмой роты так и не нашлось. Пропала рота…
– Слушай, дезертир Лонжа, тут вопрос назрел. Командиров нам, понятно, назначат, но мы решили своего выбрать, вроде ротного старосты. Если по-военному, то считай фельдфебеля. Будем общую кассу создавать, как в тюрьме, ну, и чтобы порядок был. «Черные» своего предложат, а мы хотим тебя. Кандидатуру свою как, не будешь снимать?
Он думал недолго. Проще, конечно, отказаться, скрыться за чужой спиной…
– Не буду, дезертир
