И вновь поглядел в глаза.
– Ты еще меня возненавидишь, парень. И будет за что. Так и должно быть, готовься. Кстати, у тебя прозвище есть? Чтобы короткое и не слишком затертое.
На этот раз пришлось подумать. Прозвища были, но их называть в этих стенах совершенно не хотелось. Разве что…
– Так точно! Лонжа!..
…Арена, незабываемый запах свежей стружки – и прочный, не разорвешь, шнур. Годен для всего – и чтобы гонять по кругу лошадей, и чтобы свернуться в лассо, а главное – для страховки во время самых опасных трюков.
Бурый и серый переглянулись.
– Циркач! – поморщился следователь. Гауптман пожал мундирными плечами и молча записал короткое слово в блокнот.
Боль валила с ног, перед глазами плавали красные пятна, но тот, кто мечтал выступать на пахнущей стружкой арене, с трудом сдержал усмешку. Лонжа – не только прочная веревка. Для тех, кто пишет сценарии, – это заранее продуманный ход, нужный для спасения главного героя. И так, и этак – верная страховка.
Лонжа выпрямился и сбросил чужую руку с плеча.
* * *Ночью его вновь позвала Смерть, вначале как привыкла, а после и по имени, настоящему, крестильному. Он не откликнулся, но все равно увидел знакомый зал с белыми колоннами и черным небом над головой. Играла музыка, и теперь он смог ее расслышать. Слова ускользали, но он знал, что это Ее, Смерти, танго, любимое, пригретое у ледяного сердца. Танго самоубийц… Стоило сделать всего лишь шаг – и закружиться в бесконечном танце среди бесчисленных теней. Музыка манила, звала за собой, смывая легкой прозрачной волной память о прошлом и надежду на грядущее. Танго, танго, танго…
Он устоял, остался на пороге вечного танца. Смерть не обиделась, улыбнувшись костлявым оскалом.
Встретимся, мой Никодим!
Матильда Верлен, давно уже ставшая Мод Шапталь, кровь от крови своего прÓклятого деда, тоже слышала во сне танго. Перед нею был не зал – хрустальный дворец с острыми шпилями-льдинками, подпиравшими бездонное ночное небо. Девушка стояла на лестнице, держа на ладони маленький круглый флакон, тоже хрустальный, как и всё в ее сне. Достаточно снять невесомую крышечку, переступить через первую ступень…
Танго звало, манило, дворец сверкал мириадами холодных огней, и Мод показалось, что она уже различает слова, такие же холодные и зовущие.
Лишь одно воскресенье, О другом не прошу я. День любви и улыбок, Мой лучший день.Память почти исчезла, но малым остатком девушка сумела уцепиться за реальность. Ничего особенного в танго нет, модное, каждый день по радио услышишь. Флакончик, не хрустальный, а фаянсовый, стоит на трюмо слева, прикрытый косметичкой, и его надо обязательно выбросить, завтра же, с утра. Но музыка все играла, дворец надвигался тяжелой хрустальной горой…
А потом будет вечер, А потом будет полночь, А потом будет вечность, Где нет тебя! Рай не светит нам, шагнувшим в бездну, Новых воскресений нам не знать!Закричала, но все равно не проснулась. Хрусталь исчез, залитый тяжелой густой тьмой, но музыка все не хотела отпускать. Танго, танго, танго…
Обойдись без вопроса, Обойдись без ответа, Полыхают зарницы, Уходит жизнь…[6] 8Жорж Бонис, захлопнув черный капот, принялся тщательно протирать руки тряпкой. Затем провел тыльной стороной ладони по усам и выдал резюме:
– Карбюратор, как я и думал. А еще маслопровод и…
Отошел на шаг, поморщился.
– Одним словом, янки. Велосипеды бы сперва научились делать! Шесть цилиндров, независимая подвеска… «Серебряная вспышка»! Ка-ак вспыхнет прямо посреди дороги, как полыхнет! Все перебирать надо.
Мод не спорила, смотрела. «Понтиак-кемпер», он же «Pontiac Silver Streak», модель 1935 года, оказался, как и обещано, черной глазастой жабой – фары вынесены далеко вперед, а корпус, и без того невысокий, смотрелся сплющенным под нависающим сверху вагоном-кемпером, тоже черным, но с желтой крышей. Чудище!
На этот раз встретились на свежем воздухе – у ворот нового коммунального гаража «Фальконе», что на левом берегу Сены, почти сразу за бульваром Сен-Мишель. В глубине одного из кирпичных корпусов и обитало чудище по имени Вспышка. Девушка, отдав своему спутнику ключи, принялась терпеливо ждать, когда оное соизволит проснуться и показаться на свет божий. Дождалась, поразилась – и слегка расстроилась.
– Дня три, не меньше, – уверенно заявил усач. – Только не торопите меня, мадемуазель Шапталь. Я его и через час на шоссе выгнать смогу, но, представьте, если обломаемся где-нибудь за Орлеаном. Как эту «Вспышку» прикажете чинить? Она же американка, ни запчастей, ни мастеров толковых. Здесь, в Париже, проще, кликну пару знакомых ребят, разберемся потихоньку.
Девушка решила не спорить. Шеф уже предупредил, что «Вспышка» хоть и не ветха летами, но не слишком здорова. Ехать же придется именно на ней, опять-таки по начальственной воле. Работодатель намекнул, что это не просто чудо-машина, но еще и подарок одного из организаторов выставки. Не стоит обижать хорошего человека.
Дипломатия на колесах с прицепным вагоном в придачу.
– Действуйте, – вздохнула Мод. – Нужны будут деньги, говорите. На три дня дел и в Париже хватит. И… Где тут у них курят?
От самодельной зажигалки знакомо пахло бензином. Девушка, поймав огонек, резко отдернула голову…
– Что-то не так, мадемуазель Шапталь? – негромко спросил усач. – Начальство? Но если чего, считайте, что вы меня просто не слышали.
Девушка пожала плечами. Как ответить? Косметика – вещь незаменимая, однако глаза не закрасишь. Можно, конечно, надеть темные очки, но остается голос. Гитара… У парня наверняка музыкальный слух.
Затянулась, вдохнула резкий табачный дым.
– Спала плохо. Не обращайте внимания, это у меня бывает.
И, предупреждая следующий вопрос, поспешила добавить:
– Лекарства пью. И – хватит об этом.
…Фаянсовый флакон все там же, на трюмо, за ширмой-косметичкой. Не выбросила, духу не хватило. И радио утром не стала включать, чтобы случайно не услышать:
Рай не светит нам, шагнувшим в бездну, Новых воскресений нам не знать!– Я здесь, Мод! Я уже здесь.
