– Служба у вас такая, – сочувственно вздохнул князь. – Видите и проникаете.
Канди негромко рассмеялся.
– Ну вот, намекнули! А я хотел вам рассказать о разных полушариях мозга. Очень, знаете, интересно! У таких, как я, доминирует правое. Оно, как вы, вероятно, слыхали, отвечает за распознавание лиц, музыки, картинок и вообще за наше воображение… Однако вы – человек уравновешенный, к фантазиям не склонный. Тогда оцените реальность. Или вы считаете, что у всех, кто видел Градиву, проблемы с головным мозгом?
Какую-то минуту Дикобраз колебался. Стоит ли объяснять, откуда в шляпе появляется кролик – особенно тому, кто этого ушастого беднягу подложил? Но, может, он ошибается? Вдруг этот Марцуоло – просто безобидный чудак?
Решился. Будь что будет! Ведь все равно не отстанет.
– Проблемы у них с образованием. Синьор Канди! Ни в греческой, ни в римской мифологии никакой Градивы нет. Есть Градивус, это одно из прозвищ Марса…
Интерно весело улыбнулся, словно услыхал удачную шутку.
– И откуда же она по-вашему появилась, дорогой князь?
– Из Зигмунда Фрейда, дорогой синьор Канди. Тридцать лет назад он опубликовал очерк «Бред и сны в „Градиве“ Йенсена». Там как раз и присутствовала Шагающая – в пеплосе, венце и во всей славе ее. Фрейд по этому поводу развил целую теорию о природе сна и бреда. Роман Йенсена, насколько я знаю, на итальянский не переводили, зато Фрейда, пока Дуче его не запретил, можно было найти в любой библиотеке. Может, даже в здешней.
– Увы! – синьор Марцуоло развел руками. – В Матере библиотеки нет. А если вы читали очерк, то наверняка помните…
Оглянулся, окинув взглядом глухой серый камень, врезанный в толщу скалы-улицы.
– …Синьор Фрейд считает, что при благоприятных обстоятельствах бред может вырваться из подсознания и войти в нашу реальность. Матера – самое подходящее место, пещерный город, где мертвых встречаешь чаще, чем живых… Учтите это, князь! Увы, я честно и даже несколько навязчиво пытался вам помочь. Если не смог, в том моей вины нет.
Дикобраз прикинул, что говорливому интерно самое время раствориться в воздухе или рассыпаться жменей праха. Но Канди просто шагнул к ближайшей черной вырубке.
Махнул шляпой.
Исчез.
9– Прочитайте еще раз, господин Таубе, – наставительно предложил человек в штатском. – А потом распишитесь под каждой страницей.
Лейхтвейс не стал спорить, хотя документ, три машинописные листа, запомнил с первого раза, пусть и не наизусть. Пункт первый, второй… десятый. Обо всем уже говорено с куратором, причем неоднократно. Московская командировка…
Он придвинул бумагу поближе и как будто случайно прикоснулся к верхней губе. Перед встречей на вершине Кайзерштуля, он по привычке побрился, как выяснилось, зря. Накладные усы жутко раздражали, клей стянул кожу, а про то, что глядело из зеркала, лучше вообще не думать. С гримером работали больше двух часов. Неприятный тип с рисунка, сделанного оберфёнрихом, материализовался, словно вызванный некромантом неупокоенный дух.
Делать нечего! Читаем…
«Тетушка Ю» внезапно изменила маршрут. Вместо Кенигсберга – Магдебург, где и переночевали в маленьком отеле возле аэропорта. С рассветом – снова на борт, и через час полета – Темпельгоф, пригород Берлина. Там, на летном поле, распрощались с Цаплей, наскоро, даже рук не пожав. Увидятся уже в Москве… Автомобиль, черный Mercedes-Benz 260 с зашторенными окнами, двадцать минут молчания на заднем сиденье – и знакомый въезд во двор. В это здание он уже заходил и тоже не через парадный вход. Улица Тирпиц-Уфер, 72–76, что возле канала Ландвер, совсем рядом с шумной Бендлерштрассе.
Отдел Обороны[23]. Штаб-квартира.
Дальше все закрутилось, да так, что и соображать стало некогда. Полчаса на письменный отчет о встрече с французами, а затем – по коридору, из комнаты в комнату. Гример, документы, одежда, вещи, заранее сложенные в чемодан коричневой кожи, врач и, наконец, кабинет с большим швейцарским сейфом. Здесь впервые пригодился только что полученный паспорт. Лейхтвейс успел заметить, что фотография не его, но действительно очень похожа – не на реального Николая Таубе, а на усатого типа с рисунка. Значит, документ и в самом деле «дежурный». Его последний хозяин скорее всего здесь, в Берлине, а на его место в Москве полетит теперь он.
Перечитал. Расписался. Штатский, внимательно осмотрев каждый лист, спрятал бумаги в сейф.
– Готовы, господин Фелинг?
Иоганн Фелинг, двадцати пяти лет от роду, член НСДАП с 1936 го- да, сотрудник посольства Рейха в Москве, не стал расправлять плечи и щелкать каблуками. Он – личность глубоко штатская, не служившая, здоровьем слабая. Потому и в чемодане лекарств – целый пакет. Ответил просто:
– Готов!
Штатский, оглядев его с ног до головы, обошел кругом, кивнул одобрительно.
– Похожи! Сейчас вас отвезут на аэродром, полетите вместе с послом, графом фон Шуленбургом. Имейте в виду, вы с ним давно знакомы, поэтому поздоровайтесь, но в дальнейшем держитесь подальше. Граф нас не слишком жалует. Все остальное – в посольстве, там встретят. Желаю успешной работы!
– Спасибо! – выдохнул он, все еще не веря. Неужели свершилось? Неужели?
…Мотор черного «Мерседеса» гудел ровно и мощно, за шторками окон незримо уносились вдаль так и не увиденные им берлинские улицы, а он все повторял и повторял, боясь, что вот-вот проснется:
– Трансваль, Трансваль, страна моя, ты вся горишь в огне! Трансваль, Трансваль…
10От двери гостиничного номера несло олифой. Белую длань Градивы нарисовали только что, краска еще не начала сохнуть. Князь, осторожно прикоснувшись к рисунку указательным пальцем, достал платок и тщательно вытер руку. Хозяина решил не звать – бесполезно. Открыл ключом дверь, перешагнул порог…
Его встретил собачий вой, долгий и протяжный. Кладбищенский страж где-то рядом, под самым окном. Дикобраз прошел к столу и достал из кармана пиджака свернутую в трубку свежую газету.
До ночи еще далеко. Можно многое успеть.
11Его тряхнули за плечо, но Лейхтвейс проснулся не сразу. Он все еще оставался там, в голубом бездонном
