– Встаньте!
Он не смог.
– А ну-ка…
Кедрова встряхнули как следует. Поставили на ноги. Он едва продрал очи. «Зачем? Заслонки опущены, теплее не стало, связи нет… Зачем? Зачем? Спать…»
– Не спать!! А ну-ка!
Кажется, его треснули по роже, да так, что искры из глаз посыпались.
– Что? Зачем…
– Соображаешь еще. Хорошо.
Его тормошил старший офицер охраны. Еще один охранник стоял рядом.
– Давай-ка… ложись на меня! – и старшой растянулся на ледяном полу. – От наших тел тепла немного получишь.
Обессиленному Кедрову помогли аккуратно опуститься на него. Сверху на Кедрова лег еще один охранник. Стало чуть лучше.
– Борисов! Охранять люк на «Ольгин»! Терентьев! Охранять люк на «Адмирала»! – сдавленно крикнул старшой своим людям.
Борисов, шатаясь, встал. Терентьев не пошевелился.
– По… почему? – спросил старшого Кедров.
– Ты царь. И я тебе служу.
– Я… еще… не…
– Это детали.
Кедров очень старался не заснуть. Все, что у него осталось в резерве, – собственная воля. Он молился. Он, едва шевеля губами, разговаривал с женой, с дочкой, потом ругал дядю, втравившего его во все это дело, потом опять молился и опять разговаривал с женой.
Но все-таки заснул.
…Врач говорил ему: надо отлежаться. Врач говорил ему: «Вы не выдержите всего ритуала… Потребуется час, не меньше, а вы едва на ногах…» Еще врач говорил: «Отложить хотя бы на сутки! Иначе я не ручаюсь!»
Кедров ему ответил:
– Вколите мне то, что продержит меня на ногах два часа. А потом разберемся.
– Но…
– Сначала дело надо доделать.
Женечка с ревом обнимала его. Патриарх осенял крестным знамением. Суворов отводил взгляд. Начальник охраны с трепетом в очах докладывал: «Ликвидировали… Изолировали… Наладили… Вскрыли… Успели…» По его словам выходило, что всю кашу заварили один очень умный айтишник и один очень искусный боевик, а пока до них добирались, восемь человек легло. Айтишник все еще жив, но неясно, сколько продержится в сознании. Если Николай Васильевич желает прямо сейчас задать вопросы…
Николай Васильевич не желал. Что ему скажет умирающая пешка?
Долго вскрывали. Должны были не успеть. Восемь человек для одного боевика – многовато. За него, Кедрова, похоже, боролись всерьез: жить ему или нет… И сейчас его интересовал только один вопрос:
– Кто остался в живых из дежурных офицеров охраны?
– Борисов… Иванов…
– Это Иванов был у них за старшего в группе?
– Так точно.
– В каком состоянии?
– Есть обморожения, но жить будет. Силен! Медики говорят, месячишко – и опять в строй.
«Месячишко, и он сядет на твое место. А ты… почетная отставка с орденом в зубы. Бога благодари, что будет так, а не иначе. И – с завтрашнего дня в отпуске: принудительный пляж с лишением допуска… ко всему».
…Наконец Кедрова подвели ко входу в храм. Перед ним внесли на подушках из пурпурного бархата с золотыми кистями скипетр, изготовленный год назад в Москве, державу, изготовленную полгода назад в Петербурге, бармы, совсем недавно созданные в Костроме, и ту самую шапку Мономаха, в тяжелых боях ненадолго отнятую у музейщиков.
За порогом храма Кедрова ждал патриарх, священники, хор, немногие журналисты и совсем немногие почетные гости.
«Нет, прекрасный благородный юноша править Россией пока не будет. Однако, очень возможно, если еще что-нибудь не взорвется, не обрушится и не распадется на куски, Россией будет править слегка оплывший, но все еще кряжистый мужик, до смерти уставший от работы. Конь рабочий будет править. Вот имиджмейкеры сколько раз мне говорили: “Мешки под глазами – решительно закрасить. Царь должен быть здоровым и не вызывать ассоциаций с пьянством и больными почками”. Потом перестали закрашивать. Какой-то опрос показал: народу нравится. Раз устает, значит, тянет воз. Раз тянет воз – значит, наш. Я точно наш, и какое-то время медицина меня подержит на плаву, но готовить к престолу надо именно юношу. Дольше протянет в таком режиме. Жаль, нету больше Димы Гагарина…»
С этой мыслью Кедров шагнул вперед.
Патриаршие певчие пропели ему многолетие…
Стены транслировали панораму марсианской каменистой пустыни, словно были прозрачными. Скудный холодный свет излучал из немыслимого далека косматый шарик – Солнце, окруженный россыпью звездной мишуры. Две игрушечные луны, Фобос и Деймос, маленькие, хоть в руку возьми, стояли над горизонтом рядышком, как на параде. Четверть панорамы занимала бронированная туша «Адмирала Круза» с двуглавыми орлами на борту.
Непрозрачными оставались только алтарь, закрытый высоким русским иконостасом, да большое изображение Христа-Пантократора, взиравшего на церемонию сверху, из подкупольного пространства. Перед алтарем стоял резной деревянный трон.
Зазвучали слова патриаршего наставления: «О святом Духе возлюбленный сын Святой Церкви, государь Николай Васильевич, всея России самодержец! Отныне поставлен ты от Бога, великий царь, держать скипетр государства Российского, и венчаешься царским венцом, по благодати Святого Духа и по милости Пресвятой Богородицы…» Речь патриарха чистым серебром растекалась по храму.
Только сейчас Кедров до конца осознал, что именно с ним происходит.
Полтора часа спустя, когда все закончилось, глава администрации принес императору Николаю III на подпись указ о соправительстве.
– Вот здесь, Ваше Величество…
Николай Васильевич, немного помедлив, перечеркнул в документе фамилию «Суворов».
Глава администрации уставился на него оторопело.
– Простите, Ваше Величество, ведь все согласовано с основными участниками… э-э…
– Видите ли, мне пришло в голову одно важное обстоятельство… Господин Суворов в молодости занимался бобслеем, не так ли?
– Насколько я помню, именно так, Ваше Величество.
– Вот я и подумал: человек со столь звучной фамилией, открытым и честным лицом, да еще и с опытом спортивной деятельности просто обязан возглавить Олимпийский комитет Российской империи. Это улучшит имидж страны на международной арене.
Глава администрации, надо отдать ему должное, моментально переварил услышанное и задал только один вопрос, притом совершенно правильный:
– Кто займет его место, Ваше Величество?
Николай Васильевич над перечеркнутой фамилией поставил другую: «Трубецкой».
– Это ведь тоже согласованная фигура, она устраивала многих. – И с легкой улыбкой государь поставил
