В конце концов двигаюсь на свет боком, следя за ним уголком глаза. Чем ближе подхожу, тем ярче он разгорается. Вскоре вхожу в холодную воду по пояс, ноги увязают в иле, и тусклое зловещее сияние окружает меня со всех сторон. Опускаю взгляд вниз и вижу в воде отражение собственного лица, но тут же понимаю: это совсем не я, это она – утопленница, Луна, прижатая ко дну омута камнем!
Сую ореховый прутик за пазуху, в вырез блузы, и тянусь к ней. Приходится наклониться, темная вода лижет подбородок и плечи, и пахнет просто ужасно, но наконец мне удается дотянуться до плеча утопленницы. Ее кожа под пальцами тепла, и это отчего-то прибавляет мне храбрости. Хватаю ее за плечи, тяну наверх…
Безрезультатно.
Пробую еще раз, и еще, вхожу в воду чуть глубже… В конце концов решаюсь погрузиться с головой и действительно ухватиться как следует, но не могу сдвинуть ее ни на дюйм. Камень крепко-накрепко прижимает ее ко дну, сверху на него всей тяжестью давят ветви ракиты, а я, сон это или не сон, вовсе не суперженщина. Силы мои не безграничны, да и без воздуха не обойтись.
Выныриваю. Кашляю, едва не захлебнувшись вонючей водой…
И вдруг слышу смех.
Поднимаю взгляд. Вокруг пруда полным-полно жутких тварей. Болотная нечисть, мелкие страхи и чудища. Глаза, зубы, тонкие черные лапы, кривые пальцы с множеством суставов… Ракита усеяна воронами, их хриплое карканье вплетается в общий насмешливый гомон.
– Поймали одну, а за ней и другую, – затягивает нараспев пара голосов, – вкусную сварим похлебку мясную!
Начинаю дрожать – и вовсе не только от страха. Еще и оттого, что вода так чертовски холодна. А страхи хохочут, распевают жуткие песенки – чаще всего о похлебке да о жарком. Но вдруг гвалт разом стихает. С ветвей ракиты вниз ловко прыгают трое.
Даже не знаю, откуда они могли взяться. Раз – и они здесь. Это не страхи и не болотная нечисть. Это трое мужчин, и с виду они мне знакомы. Более чем знакомы…
– Проси, – говорит один из них, – и получишь все, чего ни пожелаешь.
Я понимаю: это же Джик. Это он говорит со мной, вот только голос совсем не тот, что прежде. Но на вид – просто не отличить. Все трое – вылитый Джик.
Вспоминаю, как Бабушка Погода говорила, что Джику не стоит доверять. Но ведь Джик сказал, что ей можно верить. И ему – тоже. Глядя на троицу Джиков перед собой, не знаю, что и думать. Начинает болеть голова. Хочется только одного – поскорее проснуться.
– Тебе нужно всего лишь сказать, чего ты хочешь, – говорит один из Джиков, – и мы дадим тебе это. Меж нами не должно быть вражды. Эта женщина утонула. Она мертва. Ты пришла слишком поздно и больше ничем не сможешь помочь ей. Но можешь сделать кое-что для самой себя. Только позволь нам исполнить твое самое заветное желание.
«Мое самое заветное желание?» – думаю я.
Снова напоминаю себе, что все это – сон, но невольно начинаю размышлять, о чем попросила бы, если бы вправду могла получить все, что угодно, все, чего ни захочу.
Смотрю на утопленницу под водой и думаю об отце. Он никогда не любил разговоров о матери. А однажды сказал: «Считай, что это был просто сон».
«А может, так оно и было, – думаю я, глядя в воду, вглядываясь в черты лица утопленницы, так похожего на мое. – Может, она вправду была в этом мире Луной, а наш навестила, чтобы омолодиться, но, когда пришло время возвращаться, ей не хотелось уходить – уж слишком она полюбила меня и отца. Но выбора у нее не было. И, вновь оказавшись здесь, она ослабла от тоски вместо того, чтобы, как полагается, стать сильнее. Потому-то болотной нечисти и удалось одолеть ее».
От этих мыслей меня разбирает смех. Все, что нафантазировано здесь, по пояс в вонючей сонной воде – это же классический сценарий брошенного ребенка. Они всегда думают, что тут какая-то путаница, что однажды их настоящие родители явятся за ними и заберут их с собой, в дальние дали, где повсюду царит волшебство, любовь и согласие.
Когда-то я всерьез винила в уходе матери себя – такое тоже бывает с детьми в подобной ситуации. Когда случается что-то плохое, автоматически чувствуешь вину за собой, будто все это из-за тебя. Но с тех пор я выросла. Выросла и поняла, как с этим быть. Поняла, что я – человек хороший, что в уходе матери не было моей вины, и что отец – тоже человек хороший и тоже ни в чем не виноват.
Да, мне до сих пор интересно, что побудило мать бросить нас, но с возрастом пришло понимание: причина, какой бы она ни была, заключалась не в нас, а в ней самой. И теперь я понимала: все вокруг – только сон, и если утопленница похожа на меня, то только благодаря причудам моего собственного воображения. Мне просто хотелось, чтобы она оказалась моей матерью. И чтобы в том, что она оставила нас с отцом, не было и ее вины. Хотелось найти и спасти ее, и чтобы мы – все трое – снова были вместе.
Вот только этому не бывать. Мечты и явь – вещи несовместные.
Однако как же это соблазнительно! Как соблазнительно взять да разыграть все по-своему! Да, страхи вовсе не намерены выполнять обещанного, они попросту хотят сбить меня с толку, обманом заставить заговорить, и тогда я тоже окажусь в их власти. Но сон-то мой! И я могу заставить их сдержать обещание. Для этого нужно всего лишь сказать, чего я хочу.
Но тут я понимаю: а ведь, в конце концов, все это – реальность. Нет, не в том смысле, что здесь мне могут причинить реальный вред. Дело в другом: если я, пусть даже во сне, сделаю вот такой своекорыстный выбор, жить с этим придется всю жизнь, даже после того, как проснусь. Неважно, сплю я или не сплю: выбор-то сделан!
Болотная нечисть сулит исполнить мое самое заветное желание, если я просто оставлю Луну в омуте, на погибель. Но если я так и сделаю, вина в ее гибели ляжет на меня. Может, все это и не взаправду, но разницы нет никакой. В любом случае выйдет, что я способна бросить человека на смерть ради собственной выгоды.
Посасываю камешек, катаю его во рту от щеки к щеке. Лезу под
