Прической осталась недовольна, деваха, взявшаяся ее стричь, явно не совпадала по вкусам с Ириной, да и с цветом при мелировании не угадала, возилась долго, но взяла за работу недорого, и это несколько примирило Ирину с происшедшим.
– Клевый причесон! – одобрила изменения в имидже Ирихи хмельная напарница. Она сидела на лавочке у казармы и прикладывалась к своей фляжечке.
– Что, и вправду нравится? – удивилась Ирка.
– Вполне. Куда лучше, – кивнула брюнетка.
– А мне показалось, что парикмахерша там от слова «хер», – заметила Ирка, присаживаясь рядом.
– Сойдет для сельской местности, – ответила кудлатая и опять поднесла фляжечку к губам. Ирина подумала, стоит ли обижаться на сельскую местность, решила проигнорировать и взяла быка за рога:
– Как с моей поездкой?
– Завтра явишься за час до убытия конвоя к начальнику охраны – место знаешь, у КПП. Фамилия его Филимонов. Сутулый такой. Там скажут, куда садиться – в какую машину. Ну и фьють отсюда.
– То есть как? Ты когда вопросы прорешать успела? – удивилась Ирка.
– Вчера. Есть у меня тут наколки, договорилась.
– Не побоялась?
– Чего? – подняла бровки домиком напарница.
– Если б сегодня все провалилось?
– Если бы да кабы, то во рту росли б грибы и был бы не рот, а чертов огород, – выдала задумчиво брюнетка. На памяти Ирины она впервой выдала поговорку. Задумалась, что ли?
– С крысаком ты меня удивила, – призналась Ирка.
– Да шла, было дело, смотрю – это ползет. А сзади ворона ее за хвост дергает. Знаешь, мне ее жалко стало. В смысле крысятину. Вспомнила, что этих зверюшек звали комнатными собачками дьявола. Я и подумала: а что бы мне не завести себе комнатную собачку признанной породы и от серьезного производителя? Как раз у меня этот вискарь в руках был. Бутыль в карман, зверька – в футляр. Обрадовалась эта комнатная собачка сильно, не противилась даже, и сапогом пихать пришлось совсем чуть-чуть.
– Ты ее тогда и помяла?
– Нет, оно уже сплющенным ползло.
Брюнетка отхлебнула из фляжечки, вытерла тыльной стороной ладошки припухшие губы, задумчиво сказала:
– Вот и пригодилась скотинка. Сослужила службу.
Ирка усмехнулась:
– Я тебя недавно знаю, но что-то шибко сомневаюсь в твоем альтруизме. Хочешь сказать, что подобрала тварюшку, как тот эстонец из анекдота? Типа «мошшетт пригодиццо»?
– Хочешь сказать, что я бездушная стерва? – покосилась кудлатая.
– Насчет души не знаю, но что деловая – это вижу. Ты когда что делаешь – то всегда с выгодой. И с прицелом на будущее.
– Это гены и папачос так воспитал. Твой этот эстонец – это который через год приехал, выкинул дохлую ворону обратно «нне приготиллась»? Так он прибалт, что ж ты хочешь, – спокойно ответила кудлатая.
– Погодь, это ты о чем?
– Папачос говорил, что на любой товар всегда есть покупатель. Всегда! Вся проблема только найти этого покупателя. А прибалты – они бестолковые, ни посторожить, ни украсть, а уж продать что… Потому у них толку не будет, хоть дохлую ворону им дай, хоть тонну золота. Нет ума – считай калека, – и снова глотнула из фляжечки.
Помолчали. Брюнетка хмыкнула и призналась:
– Ну была мысль, что пусть эта собачка мое бухло охраняет. А если кто позарится без моего ведома – пусть на себя пеняет. Хорошо, не позарились.
– Ой! – вскинулась Ирка.
– Ты чего подскочила? – лениво удивилась курчавая.
– Мы же твое золото не забрали, оно у него в кармане так и осталось!
– Ужасная потеря! – равнодушно заметила брюнетка.
– Тебе что, своего рыжья не жалко?
Напарница как-то уж очень умиротворенно отсалютовала кому-то невидимому блеснувшей фляжечкой, словно тост произнесла, и опять глотнула. Посидела, глядя перед собой странным взглядом, потом усмехнулась:
– Ладно, черт с тобой. Это не мое золото. Я его сперла у очень неприятного человека. Теперь этому поцу станет известно, что его обнес пришлый Шустрила. А приятелям Шустрилы станет известно, что какие-то делишки были у Шустрилы с этим поцем. У них начнется взаимно выгодное сосуществование, или как оно там называется, когда жаба гадюку фачит. Пусть веселятся.
– Не жалко золота? – глянула ей в глаза Ирка.
– Жалко. Но папачос мне говорил, что за все надо платить. Не платят только очень богатые, а я пока еще наверх не вылезла. Ну, жизнь продолжается. Возможно, папачос мной гордился бы. Комбинация простенькая, но идет успешно. Шустрилу уже, к слову, упокоить успели, пока ты стриглась. Он выперся аккуратно на патруль. Так что понеслось по кочкам расследование, преследование, туе-мое.
– А я и не слышала стрельбы!
– Патрульники с арбалетом ходят, кроме автоматов. Лупить очередями в лагере давно уже отучились. Это вначале психовали. Сейчас уже пообтерлись.
– Ты не боишься, что разберутся быстро? – Ирка побледнела, потом испугалась еще больше, вспомнив про собак и прочие детективные приемы.
– Забей. Тут на всякое публика насмотрелась. Приезжего укусила крыса. Это бывает. К тому же он эпилептик. Картина ясна, и понятно, рыть носом землю наши не будут. Не до того, знаешь ли, тут тебе не совок. Никто и не почешется, а его дружкам суетиться золотишко помешает и завтрашний отъезд. Ты, короче, язык на привязи держи, не трепись сдуру. И все будет пучком. Тебе ведь неинтересно трепаться? – остренько глянула кудрявая.
– Шутишь?
– Нет, не шучу. И потом не вздумай чего-нибудь про шантаж думать или еще что. Мы ведь друг друга понимаем?
– А то ж! – вполне искренне сказала Ирка. И потом спросила: – Слушай, ты вообще в курсах, тут когда мусоровоз на свалку ездит?
– После обеда, часа в два. Иногда раньше, в час. Ты это к чему? К тому, что ты должна была с ним на свалке встречаться?
– Ага, ты ж слушала, о чем мы говорим.
Брюнетка захихикала:
– Хорошо бы ты смотрелась на свалке. В оранжевом шарфике и с вещами.
– Вот же подлец! – искренне возмутилась Ирина.
– Рада, что ты оценила юмор и приколы покойного, – глотнула снова из фляжки брюнетка.
К удивлению Ирки (и некоторому огорчению тоже), никто не стал уговаривать ее остаться. Получила от бригадира бумажку с откреплением от отряда. Сходила, получила на КПП пропуск на выезд с конвоем.
Держались все отстраненно, и потому она утром собрала вещички, стараясь не забыть ничего своего, и ушла, даже не позавтракав. Нетерпение жгло пятки и стесняло дыхание. Конвой, к ее удивлению, еще не собрался полностью, машины стояли враскоряку, грели двигатели, и в воздухе воняло соляркой, несколько мужиков бегали и переругивались довольно громко. Остальная публика сидела по кабинам или курила на свежем воздухе, позевывая и поплевывая.
Она не стала вникать в суть перебранки, постаралась разобраться, кто тут главный (высокий и сутулый), сунулась было к нему, но он слушать не стал, махнул рукой в сторону потрепанного «КамАЗа» – дескать, сядь туда и не отсвечивай. Странный был «КамАЗ» – на грязном брезентовом верхе четко была видна нарисованная бело-красная круглая мишень. Чистенькая, словно мытая.
В кабине сидел жилистый
