Минута, другая — и католический священник входит на борт парохода «Ольга».
— Отчаливай! — послышалась команда капитана. Винты парохода зашипели, зашумели, пеня и бунтуя тихую гладь великолепной бирюзовой воды.
Медленно и горделиво покачиваясь, пароход отвалил. Свита будущего болгарского князя почтительно взяла под козырек.
— Ваше высочество, поздравляем вас с вступлением на престол!
— Не рано?
— Нет. Вы сами говорили, что последний враг ваш, проклятый Путилин, попал на другой пароход.
— А остальное, друзья мои?
— Остальное позвольте довершить нам, ваше высочество. За это мы ручаемся…
Восторг засветился в глазах Савина.
— В таком случае… надо выпить шампанского? Не правда ли, друзья мои?
— Если угодно вашему высочеству, — ответствовала свита.
И через несколько секунд лакей подавал шампанское. Савин, взяв в руки бокал с искрометной влагой, торжественно начал:
— Я подымаю бокал, господа, прежде всего за посрамление моего врага — Путилина.
— За посрамление Путилина! За здоровье вашего врага! — подхватила свита.
Встал Цанков.
— А мне, ваше высочество, позвольте выпить за здравие будущего князя Болгарии… Господа, за здоровье нашего повелителя!..
Радостный клич пронесся по палубе первого класса.
— За князя! За князя!
— За болгарский народ! — вторично поднял бокал Савин.
— За народ! За народ!
В эту секунду к группе ликующих заговорщиков подошел католический священник.
— Простите, господа… Я не знаю, не имею чести знать, кто вы. Но ваш тост за посрамление Путилина меня глубоко растрогал. Как вам, быть может, известно, он вмешался даже в дела церкви и иезуитского ордена. О, этот проклятый нечестивец!
Голос «последнего пассажира» задрожал от глубины негодования и скорби.
— Я знаю, падре, эти его розыски-похождения, — с чувством произнес Савин.
— Ну, не наглец ли? Я… я… с удовольствием выпью бокал шампанского за его посрамление.
И палуба парохода «Ольга» огласилась восторженным кликом.
— За погибель Путилина! За посрамление его!
— А вы все-таки, падре, чуть-чуть не сыграли ему в руку! — улыбнулся Савин.
— Я? — удивился падре — католический священник.
— Вы. С чего это вам пришла такая фантазия запоздать на пароход до последнего звонка?..
— Задержался… Давал святые дары умирающей женщине.
В каюте претендента. Туалет болгарского князяПароход «Ольга» подходил к Бургасу. В комфортабельно убранном салоне-каюте претендента на болгарский престол было весело, шумно.
Весь будущий кабинет министров во главе с премьером Цанковым окружали великого русского авантюриста-самозванца.
Графиня Тулуз де Лотрек мирно и покойно почивала.
Во сне, наверно, ей грезились ослепительные курорты и трон Болгарского княжества. То и дело хлопали пробки от бутылок шампанского.
— Друзья мои! — обращался к своим министрам, политическим эмигрантам, Савин. — Мы переживаем исторические минуты!
— О, еще бы, ваше высочество!
— Честное слово, это напоминает мне Наполеона! С той только разницей, что великого императора везли на Эльбу в заточение-изгнание, меня же везут в Софию на престол на воцарение.
Подошел Цанков.
— Ваше высочество, вам следовало бы теперь облачаться в полную парадную форму.
Савин, искренно вошедший в свою роль, горделиво простер руку вперед.
— Дайте все, что мне следует!
— За исключением короны, ваше высочество… Ее вы возложите на себя там, в Софии, во время коронования.
И началась сцена, знаменитая, единственная в истории авантюр: патентованный мошенник облачался — не маскарада ради, — а всерьез в форму одного из венценосцев.
— Кушак, господа.
— Пожалуйте, ваше высочество.
— Цанков, где звезды?
— Здесь, ваше высочество.
— Ха-ха! Я дорого бы дал, чтобы Путилин посмотрел на меня теперь. О, он понял бы, что шутить со мной нельзя!
— Охота вам, ваше высочество, тревожить себя воспоминанием о каком-то сыщике… Позвольте, я лучше вам стяну мундир.
— Еще, еще, Цанков.
— А не будет туго?
— Нет. Слушайте, господа: мне так понравился этот милейший падре, что я хотел бы пригласить его к нам и угостить бокалом шампанского. Почтенный иезуит, ха-ха-ха, кажется, не дурак выпить…
Глаза Савина горели.
Он не отводил взора от зеркала, которое отражало его красивую, стройную фигуру, облаченную в парадную форму болгарского князя.
Теперь уже никто и ничто не могли бы разуверить его в том, что он — только жалкий безумный самозванец.
— Когда я взойду на болгарский престол, я с трона произнесу такую речь. «Господа! В то время, когда политический горизонт Европы обложен мрачными тучами, я возвещаю вам с высоты престола, что Болгария ничего не боится. Почему? Да потому, что во главе Болгарии стою я, Сав… — Савин спохватился, поправился и продолжал, все более и более воодушевляясь: — Стою я, ваш великий князь. Верьте в меня слепо так, как верили старые гренадеры Наполеону, и мы утрем нос и Германии, и России, и Путилину…»
Савина слегка качнуло.
— Ваше высочество… вы бы отдохнули, — обратился к самозванцу Цанков.
Выпитое шампанское сказывалось: язык Савина путался, заплетался.
— Нет, я не буду, я не хочу спать. Пригласите сюда, господа, католического священника. Я хочу побеседовать с ним о Ватикане. Нам (гениальный авантюрист сделал ударение на этом слове) необходимо знать о положении дел Святейшего Престола.
Прошло несколько минут и один из заговорщиков, Мацавелов, вернулся.
— Я нигде не мог найти его, ваше высочество. Каюта его пуста.
— Ну… Ладно… Черт с ним, — совсем уж не по-великокняжески бросил Савин. — Я продолжаю, господа: «Политика, которой мы будем держаться по отношению к России…»
В это время в каюте капитана происходила не менее любопытная и важная сцена.
— Могу я переодеться у вас? — спокойно обратился к капитану парохода католический священник входя в каюту.
— Переодеться? У меня? Это с какой же стати? Разве у вас, падре, нет своего помещения? — удивленно спросил капитан.
— Есть, но видите ли, — начал католический монах что-то объяснять капитану.
Говорил он довольно долго. С каждой секундой лицо капитана все более и более бледнело и принимало глупо-растерянное выражение.
— Стало
