— Вот этого никогда не будет, сэр, вы знаете…
Продолжать было невозможно.
— Джейн, вы слышите, что в роще поет соловей? Послушайте!
Я слушала и судорожно всхлипывала, так как больше у меня не было сил подавлять свои чувства. Я не могла сопротивляться и вся содрогалась от безысходного отчаяния. Когда я обрела дар речи, то лишь для того, чтобы сказать, что предпочла бы никогда не родиться и, уж во всяком случае, никогда не приезжать в Тернфилд-Холл.
— Потому что вам жаль его покидать?
Буря чувств, поднятая горем и любовью в моей груди, брала верх, рвалась наружу, заявляла свое право на главенство — право смести все препятствия, право жить, восстать и, наконец, воцариться. Да — и заговорить.
— Мне горько расстаться с Тернфилдом, я люблю Тернфилд, люблю его, потому что здесь я испытала чудесную полноту жизни, пусть недолго. Мной не помыкали. Не леденили ужасом. Я не была замурована среди тупости, не была лишена соприкосновения с блестящей, сильной, высокой духовностью. Я беседовала лицом к лицу с тем, кого я почитаю, кто наполняет меня восторгом, — с человеком оригинального, могучего, широкого ума. Я узнала вас, мистер Рочестер, и мысль, что я должна быть разлучена с вами безвозвратно и навсегда, поражает меня ужасом и обрекает на муки. Я вижу неизбежность моего отъезда, и она подобна неизбежности смерти.
— Где вы видите неизбежность? — внезапно спросил он.
— Где? Вы сами, сэр, показали мне ее.
— В каком образе?
— В образе мисс Ингрэм, благородной красавицы, вашей невесты.
— Моей невесты? Какой невесты? У меня нет невесты.
— Но будет.
— Да! Будет! Будет! — Он скрипнул зубами.
— Тогда я должна уехать, вы сами это сказали.
— Нет, вы должны остаться! Я клянусь — и клятва эта нерушима.
— Говорю же вам, я должна уехать! — возразила я почти с исступлением. — Вы думаете, я могу остаться и быть для вас ничем? Вы думаете, я говорящий автомат? Механизм, лишенный чувств? И стерплю, чтобы мой кусочек хлеба был вырван из моих уст и капелька моей живой воды выплеснута из моей чаши? Вы думаете, что, раз я бедна, безродна, некрасива и мала ростом, у меня нет души, нет сердца? Вы ошибаетесь! У меня есть душа, как и у вас, и сердце тоже! И если бы Господь даровал мне немного красоты и много богатства, я бы добилась того, чтобы расстаться со мной вам было бы столь же тяжко, как мне теперь расставаться с вами. Сейчас я говорю с вами без посредничества обычаев и условностей или даже смертной плоти: моя душа обращается к вашей душе, словно они обе миновали врата могилы и мы стоим перед Божьим Престолом равные — потому что мы равны!
— Потому что мы равны, — повторил мистер Рочестер. — Вот так, — добавил он и заключил меня в объятия, прижал к груди, прикоснулся губами к моим губам. — Вот так, Джейн!
— Да, так, сэр, и все же не так, — возразила я. — Ведь вы женаты, или почти женаты, почти муж той, кто во всем ниже вас, той, к кому вы не питаете уважения, той, кого, я убеждена, вы не любите истинной любовью. Ведь я видела и слышала, как вы высмеивали ее. Я бы с презрением отвергла такой союз, а потому я лучше вас… Отпустите меня!
— Куда, Джейн? В Ирландию?
— Да — в Ирландию. Я высказала все, что думаю, и теперь могу уехать куда угодно.
— Джейн, угомонитесь. Не вырывайтесь, точно дикая обезумевшая птица, которая ломает свои перья в отчаянных попытках освободиться.
— Я не птица, и я не бьюсь в сетях. Я независимый человек, наделенный собственной волей, и я хочу уйти от вас.
Еще усилие — и я, высвободившись, выпрямилась, глядя ему в лицо.
— И ваша воля решит вашу судьбу, — сказал он. — Я предлагаю вам мою руку, мое сердце и все, чем владею.
— Вы разыгрываете фарс, и мне смешно.
— Я прошу вас прожить жизнь рядом со мной, быть моим вторым «я», чудесной спутницей на земном пути.
— Ее вы уже выбрали и должны остаться верны своему выбору.
— Джейн, помолчите немного, вы чересчур взволнованы, я тоже помолчу.
По лавровой аллее пронесся порыв ветра, зашуршал в листве каштана, унесся прочь в незримую даль и замер. Теперь единственным звуком в ночи была соловьиная песня, и, слушая ее, я опять заплакала. Мистер Рочестер сидел не двигаясь и смотрел на меня ласково и серьезно. Прошло несколько минут, прежде чем он снова заговорил.
— Подойдите ко мне, Джейн, нам надо объясниться и понять друг друга, — наконец сказал он.
— Я больше никогда к вам не подойду. Все разорвано, и я не могу вернуться.
— Но, Джейн, я зову вас как мою жену: только вы моя избранница.
Я молчала, не сомневаясь, что он смеется надо мной.
— Подойдите же, Джейн, подойдите!
— Между нами стоит ваша невеста.
Он встал и в один шаг оказался передо мной.
— Моя невеста здесь, — сказал он, вновь меня обнимая. — Потому что здесь равная мне, подобная мне. Джейн, вы станете моей женой?
Но я все еще не отвечала, все еще старалась вырваться, потому что все еще не могла поверить.
— Вы сомневаетесь во мне, Джейн?
— Полностью.
— У вас совсем нет веры в меня?
— Ни чуточки.
— Так я в ваших глазах лжец? — спросил он почти с гневом. — Мой маленький скептик, вам придется поверить. Люблю ли я мисс Ингрэм? Нет. И вы это знаете. Любит ли она меня? Нет. Чему я искал и нашел доказательства. Я устроил так, что до нее дошли слухи, будто мое состояние втрое, если не вчетверо, меньше, чем считают, а затем поехал в Ингрэм-Холл узнать результат. И она, и ее маменька обдали меня холодом. Я не хочу и не могу жениться на мисс Ингрэм. Вы… вы странное… вы почти неземное создание! Я люблю вас, как себя. Вас — бедную и безродную, и маленького роста, и некрасивую, вас я умоляю взять меня в мужья.
— Как, меня? — вскричала я (его пылкость, а главное, его невежливость, начали меня убеждать в его искренности). — Меня, у кого в мире нет ни единого друга, кроме вас — если вы мой друг, — и ни единого шиллинга, кроме тех, что дали мне вы?
— Вас, Джейн! Вы должны стать моей, всецело и только моей. Вы согласны?
