С Верочкой – я так её зову, хотя ей 93 года, – мы подолгу разговариваем по телефону и сейчас, а когда мама была жива, Верочка гостила у нас на даче, навещала маму в Москве. У неё ясный ум и прекрасная память. Я очень дорожу общением с ней, тем более что это почти последняя ниточка, связывающая меня с маминой жизнью…
К приходу гостей накрывался стол. На белой крахмальной скатерти стояли разносолы – не только селёдочка, картошка, солёные огурчики и помидорчики, но и шпроты, крабы, икра (они, кстати, стояли в магазинах пирамидами, вопреки утверждениям о пустых полках), очень вкусные колбаса и сыр, конечно же, салат оливье, рыба под маринадом. Всё очень качественное – пальчики оближешь! К чаю обязательно пекли домашнее печенье, пирожки, торт…
Играет патефон. Все танцуют под пение Клавдии Шульженко, Петра Лещенко… Веселятся. Женщины пьют шампанское. Мужчины – водочку…
Я умудрялась каким-то образом заснуть в той же комнате, где шёл пир горой. Один раз во сне свалилась с кровати. Проснулась от хохота взрослых и от стыда…
Бабушка ходила со мной гулять на стадион «Пищевик» – через трамвайную линию. Там были деревья, росла трава, стояли лавочки. Мы с бабушкой садились и читали – каждая своё…
А на поле стадиона тренировались спортсмены-легкоатлеты… Зимой на том же поле заливали каток, и я помню, как на коньках шла туда через двор поздно вечером (чтобы никто не увидел!) – пыталась научиться кататься…
Ещё бабушка водила меня в крошечную кондитерскую на Бутырской улице, ближе к Савёловскому вокзалу. В этой кондитерской от «бывших» остались кожаные диванчики, удобные столики и красивая витрина, в которой чего только не было: потрясающе вкусные торты, с нежнейшим кремом пирожные «Наполеон», ещё горячие – чудо как вкусно! – эклеры с заварным кремом, песочные корзиночки, наполненные фруктами, и – венец творения! – крошечные «птифуры»…
Мы съедали по пирожному. Немножко брали с собой. «Немножко» по двум причинам: с деньгами было негусто, к тому же не помню, чтобы у нас тогда был холодильник. Поэтому продукты не закупались впрок.
В булочной на Хуторской (это если мы шли в гости к Свешниковым) мы обязательно покупали (и тут же по одному съедали) пирожки с повидлом по пять копеек, вкус которых я помню до сих пор! Никакого «машинного» масла, и горячее свежее яблочное повидло! Хотя, вообще-то, я не была сладкоежкой – наоборот, я очень любила всё солёное: селёдку, шпроты, снетки. Но больше всего я любила (и эту любовь пронесла через всю жизнь!) твёрдокопчёную колбасу. Я прятала несколько кусочков под подушку и, когда мама и бабушка засыпали, доставала своё сокровище и могла его смаковать…
Засыпала я плохо. С детства отношусь к «совам» – легче вообще не спать, чем просыпаться рано. К тому же мешал свет фонаря под окном, от которого по потолку бежали замысловатые световые дорожки, когда по улице проезжали редкие машины и троллейбусы…
Я лежала и мечтала. Мне было о чём мечтать – о замужестве, о будущей моей семье (это в 4-то года!)… Мы с Лариской, сидя на горшках, часто обращались к этой теме. «Мой муж пришёл домой пьяный, – важно и с придыханием говорила сестра, – я его очень ругала, тогда он меня побил, а потом стал целовать!» (Очевидно, это была картинка из жизни её матери и отца – дядя Лёша любил выпить.) Меня эта история очень волновала, особенно та её часть, где «начал целовать»… И ночами, вместо сна, я фантазировала историю своей будущей семьи, убрав фрагмент с «битьём»… Объектом моих фантазий и любви стал мальчик с нашего двора, Саша Кукушкин, четырёхлетний голубоглазый блондин. Почему он? Да потому что других рядом не было.
Да и Сашу-то я видела всего два раза, когда мы играли во дворе в «клады». Суть игры в том, что в земле рылась ямка, там из разноцветных стёкол, осколков битой посуды, конфетных фантиков, тряпичных лоскутков, ниток, пробок, бусинок и прочих «драгоценностей» выкладывался замысловатый узор, он накрывался бумагой или тканью и аккуратненько закапывался, а сверху закидывался землёй, травой – чтобы трудно было найти…
Ну и всё. Кто нашёл «клад» – молодец и счастливец! (Вряд ли поймут нашу радость и смысл игры сегодняшние дети, задаренные всякими «пазлами», конструкторами и «лего»)…
И ещё мы бегали, играя в «салочки»: «Салочка, дай колбаски! Я не ела с самой Пасхи…»
Вот и всё моё общение с мальчиком Сашей Кукушкиным. Но это не мешало мне мечтать ночами: он приходит с работы – я его жду. Накрыт стол. И мы садимся обедать – я, муж и много детей…
Куда потом делся Кукушкин из моих мечтаний и из моей жизни – не помню… А вот картинку счастливой семейной жизни я себе нарисовала именно тогда и именно такой: большой стол, за которым собралась большая и дружная семья… И всю жизнь я стремилась воплотить эту детскую мечту… Не очень получилось…
Однажды я лежала, как всегда в своих мечтах, глядя на коврик над моей кроватью. И постепенно узоры и полоски на нём оформились в огромного тигра, который готовится к прыжку. И вот, когда он с рёвом бросился на меня, я, с не меньшим рёвом, проснулась и с криком «Тигр! Тигр!!!» – бросилась к маме, которая крепко спала на своей кровати. Та спросонья ничего не поняла и переадресовала меня бабушке. Бабушка долго объясняла мне, что это сон, но видение моё было настолько реальным, что я доказывала бабушке обратное. Наконец, осознав бессмысленность ночных препирательств, бабушка укладывает меня рядом с собой, обнимает меня своей тяжёлой мягкой рукой и засыпает…
Бабушка – полная и горячая. Я слышу, как урчит и булькает у неё в животе. От бабушки пахнет, как часто пахнет от старых людей – кисловатым тестом. (Хотя сейчас я понимаю, что бабушка по сегодняшним меркам совсем не была старой – ей было чуть больше 50)… Мне жарко и неудобно. Но я успокаиваюсь. Выныриваю из-под бабушкиной руки и уже бесстрашно иду в свою постель, успевшую остыть, а потому – приятно прохладную…
Лариска была хоть и младше меня, но «опытнее». От неё я многое узнавала «о жизни». В каком-то смысле она была моим учителем… Однажды, когда мы сидели с ней на лавочке на стадионе «Пищевик», я, по своей привычке читать всё подряд, громко прочитала нацарапанное на скамейке: «Рита – п…!», причём с ударением на первом слоге. Лариска громко
