Возвращаясь из детского сада, она летела прямиком к нам, но осторожная бабушка допрашивала её с пристрастием, нет ли в саду карантина?.. А так как Лариска и дома-то вела вполне самостоятельный образ жизни и к тому же была страшно любопытной, с ней иногда случались казусы…
Однажды она добывала себе на кухне что-нибудь поесть, и вдруг раздался душераздирающий крик, переходящий в страшный вой… Бабушка бросилась на кухню, при этом преграждая дорогу мне… Но я всё равно рванула на помощь… Открыв рот, держась за горло, Лариска дико орала: «А-аа! Больно!..» – «Ну-ка покажи горло!» – приказала бабушка. Горло оказалось огненно-красным, просто багровым… «Скарлатина!» – поставила диагноз испуганная бабушка, запихивая меня поглубже в комнату… Лариска выла под дверью…
Вызвали врача. И выяснилось, что ребёнок попробовал на вкус стручок жгучего перца. Но бабушкин «карантин» на всякий случай длился ещё несколько дней. Меня не выпускали даже на горшок в коридор. Лариска страдала и не знала, что придумать, чтобы к нам пробраться…
И однажды в дверь раздался прямо-таки грозный стук: «Татьяна Егеевна (так она трансформировала бабушкино отчество „Евгеньевна“)! Откройте, пожалуйста! Мне надо сказать вам что-то очень важное!» – строго и взволнованно кричала Лариска. Бабушка, не менее любопытная, потеряла бдительность и открыла… «Татьяна Егеевна! Сталин умер!..» – торжественно произнёс ребёнок… Немая сцена…
К тому времени со дня смерти Сталина прошло больше полугода…
Эта фраза стала у нас нарицательной – когда нужно было рассказать о сильно запоздавшем известии, говорили: «Татьяна Евгеньевна! Сталин умер…»
Когда мы уезжали к папе в Мурманск, или к родственникам в Ленинград, или на отдых в Сочи – да неважно куда! – Лариска обязательно готовилась к побегу из дома – ехать вместе с нами. Я ей помогала, тоже наивно полагая: а вдруг на этот раз получится!.. Мы подробно обдумывали совершенно утопический план действий: она незаметно (?!) сядет с нами в такси, в поезде (тоже незаметно!) залезет на багажную полку. Ну, а когда поезд тронется, будет уже поздно что-либо предпринимать, и она уедет с нами. На этом месте план обрывался… Лариска паковала маленький игрушечный чемоданчик – необходимые вещички, провизию. Но, когда приходило такси, наши родители раскрывали «план побега». И мы уезжали, оставив «за кормой» отчаянно ревущего от безутешного горя ребёнка…
Да, объясню, почему в географии передвижений нашей семьи возник Мурманск. После окончания академии папа работал в «Севморпути», в Министерстве морского флота, а потом его направили в Мурманск заместителем начальника Мурманского пароходства. И мы сначала ездили к нему погостить, а потом остались на севере на семь лет…
Когда мы вернулись в Москву, дядя Лёша с семьёй уже получил квартиру в новом районе, а в их двух комнатах поселились чужие люди. Но и мы недолго жили на Бутырской – отцу дали две комнаты на Суворовском бульваре (нынче опять Никитском) в Доме полярников. А вскоре дом на Бутырской улице снесли…
Мы с Лариской теперь жили далеко друг от друга, в разных районах. Виделись редко, чаще писали друг другу письма. Скучали друг о друге. Но началась взрослая жизнь. Я поступила в цирковое училище. Позже начала работать в цирке и сниматься в кино…
Лариска некоторое время встречалась с моим сокурсником по цирковому училищу Борей Селивановым. Почему они расстались, никогда не спрашивала, а они мне не рассказывали… Потом Лариса вышла замуж…
В последний раз я виделась с ней, когда она уже родила девочку. Я приехала к ней в гости на Нагорную улицу, где она тогда жила с мужем и маленькой дочкой. Мы долго сидели и разговаривали. Лариска говорила мне, как она счастлива в замужестве. Но чем дольше она об этом рассказывала, тем больше убеждалась я в том, что она выдаёт желаемое за действительность. Ей очень бы этого хотелось, но это было совсем не так. Не только Ларискины и так всегда печальные глаза выдавали её. Я почувствовала – в первый раз в нашей жизни, – что она со мной не откровенна, мучительно закрыта… К сожалению, интуиция меня не подвела…
Я уже была принята в труппу театра и уже знала, что у меня будет ребёнок, когда пришло страшное известие о смерти Ларисы…
Побелевший от горя дядя Лёша на похоронах и на поминках твердил одну фразу: «Это мне наказание за Галину…»
Не знаю, насколько это достоверно, но история, которую мне дядя Лёша рассказал, такова: Лариска, её муж и ещё одна пара пошли ночью купаться на озеро, и Лариса утонула. Её вытащили, но не успели откачать… Дядя Лёша утверждал, что муж Ларисы разлюбил её, встретил другую и, желая от нелюбимой избавиться, сам её и утопил…
Хотели завести уголовное дело, но отец молодого вдовца был какой-то «шишкой» в милиции. И дело замяли…
Через два месяца «безутешный» вдовец женился на своей пассии и уехал вместе с ней и с дочкой в неизвестном направлении… Дочка Ларисы, скорее всего, так и не узнала, кто её настоящая мать…
Удивительно и трагично переплелись судьбы Ларисы и её мамы Галины, на которую она была так похожа…
Дядя Лёша пережил свою старшую дочь ненадолго…
А Оленька приходила ко мне на спектакль, когда мы играли в Зеленограде. Она там живёт и преподаёт хореографию…
Как жёлты были одуванчики…
Хоть и трудно после тяжёлых воспоминаний возвращаться к продолжению рассказа о детстве, но я возвращаюсь, потому что именно там разгадка всей последующей жизни. Там корни всего: жизненного уклада, взглядов на мир, отношения к дружбе, любви, природе, к животным – всё из детства…
Ещё одно яркое воспоминание. Ещё одно потрясение, о котором расскажу…
Мы снимали на лето дачу в деревне Аносино по Рижской дороге. Ну, на самом-то деле просто комнату в деревенской избе (иногда с терраской, иногда только терраску). «Удобства» – во дворе, в конце сада. Снимать нужно было чуть ли не зимой – тогда мало у кого были свои дачи, поэтому во всех деревенских домах всегда были дачники. Но, чтобы хата была ближе к лесу или к реке, об этом нужно было позаботиться заранее. «Хозяевам» оставляли задаток…
Оно того стоило – места там были райские: волшебные леса, сказочные пейзажи, чистая как хрусталь река, родники, поля, косогоры, покрытые нежным разнотравьем и полевыми цветами. Когда я стала постарше, я любила скатываться с высокого пригорка «бочонком» вниз к реке.
И, заметьте, никакого мусора, битых стёкол, консервных банок! Так что я «докатывалась» целая, невредимая и счастливая!..
Никаких «короедов» и клещей – об
