Повариха кивнула, посветлела лицом:
— Вы правы, отец Илларион. Сделаем, — сунула ключи в карман халата, бросила Костику: — Чё застыл как неживой? Пошли. Да мешки, мешки не забудь, вон один упал. Ох, принесла нам такого недотёпу нелёгкая.
И широким шагом отправилась к складам. Даже не посмотрела на Костика, который, что-то бурча себе под нос, поплёлся следом. На двери каждого из складов была масляной краской нарисована цифра. Та же самая нацарапана на ключе. Открыв склад с картошкой, повариха выкинула на улицу пару лопат и прочий сельхозиснструмент — видимо кто-то сунул их не туда. Беззлобно поругалась себе под нос:
— У-у-у, неряхи. Развели тут бардак.
Ткнула Костика в спину:
— Набирай. Да смотри, нормально набирай. Я тебе не Настёна, опять как тогда всего по полмешка наложишь — оставлю без обеда. А я пока остальное поищу. Да, инструмент к стеночке снаружи поставишь. Ключ отдавать буду, сама про него скажу.
Пока Костик, кряхтя, будто столетний дед, безропотно набирал мешки, повариха отправилась искать следующий склад.
— Десять, одиннадцать, пятнадцать. Ну что за убогий нумеровал-то вас так? Ага. Вот ты где, двенадцатый.
Нина Львовна повернула в замке ключ, открыла дверь… И отпрыгнула назад. В нос ударила густая мускусная вонь, из полумрака сарая посмотрели два красных глаза. Вчера, получив в бок пулю, гориллоид сдвинул доски в задней стенке, пролез в сарай и спрятался. Зарылся в груду пустых картонных коробок, перешёл в бессознательное состояние. Потому во время зачистки его не заметили. Сейчас ускоренный метаболизм частично затянул рану, хотя засевшая пуля и снижала боеспособность. Но всё равно гориллоид был готов снова убивать.
В голове у Нины Львовна испуганным зайцем заметалась мысль: там, на детской площадке играла её внучка. А в жилом корпусе отдыхала сноха, которая осенью подарит ещё одного внука.
Стоило твари протиснуться на улицу, со сдавленным рыком женщина кинулась на него и изо всех сил сжала горло врага. Не чувствуя, как оба покатились по земле, когда гориллоид попытался стряхнуть противницу. Не чувствуя, как когти рвут спину и кромсают живот. Как клыки прокусили плечо и щёку. Главное — что есть силы сжать горло чёрной мохнатой твари… Охрана калитки покидать пост не имела права, поэтому, заметив неладное, подняла тревогу ударами в специальный небольшой колокол… Когда к месту драки прибежали мужчины, проулочек был залит кровью, а оба противника — мертвы. Сражаясь за внуков, женщина с такой силой стиснула пальцы, что переломила горрилоиду гортань. И расцепить сжатые последним усилием руки смогли только с огромным трудом.
— Как же? Как же так? — растеряно спросил один из монахов.
— Ах же твою мать, — ругнулся подбежавший последним отец Василий.
И тут же принялся командовать:
— Быстро. Семён, на детскую площадку. Пусть хватают детей и всех в жилой корпус. Никита, пробегись по монастырю, всех безоружных туда же.
Оглядел замерших, ошарашенных трагедией людей, и рявкнул:
— Что замерли?! А если ещё кого вчера пропустили?! Бегом!
Внезапно за спиной загрохотал засов, скрипнула дверь. Все мгновенно повернулись на звук. Раздался испуганный голос:
— Можно выходить? Мне не опасно?
Из дверного проёма выглянул Костик. Кто-то сквозь зубы процедил:
— И ты, с…а такая, прятался и смотрел?
— А что мне было делать? — взвизгнул Костик. — Взять грабли и вперёд? Меня тогда убить могли. Вот если бы мне пистолет выдали…
И с накопившимся за последние дни презрением тихонько забурчал себе под нос… Не подумал, что в наступившей тишине будет слышно каждое слово.
— Ещё из-за какого-то быдла рисковать… Ай! Что вы делаете! А, больно же! Хр…
Двое мужиков выдернули его из сарая, и один тут же со всей силы дал под дых.
— Тихо! — рявкнул отец Василий. — Никакого самосуда.
От окрика все замерли на середине движения, будто игрушки с кончившимся заводом. А священник продолжил:
— Заприте его пока. Потом разберёмся. А сейчас чего встали? Бегом, детей прятать.
Судьбу Костика решали в келье игумена, как только закончили проверять заново территорию монастыря. С одной стороны, настоятеля единственного не уплотнили, с другой — келья имела вторую комнату-кабинет с отличной звукоизоляцией. Едва обитая чёрным кожзаменителем дверь захлопнулась, отрезая звуки, а командиры расселись вокруг письменного стола, Фёдор коротко сказал:
— Повесить. Завтра на рассвете.
Остальные от такого оторопели, на пару минут повисла тишина. Потом отец Василий побарабанил по полированной столешнице и осторожно спросил:
— Испугался парень. Бывает. И сразу казнить? Вчера на площадь тоже вышли драться не все. Их тоже вешать будем?
Его поддержал настоятель.
— Да-да, — часто закивал он головой, — отнять жизнь легко. Но парень молод, может ещё исправится. А если мы его сейчас…
— Горбатого могила исправит, — резко отозвался Фёдор. — Меня это «возможно» сейчас волнует мало. А вот трусость… Из-за этого Костика не только погиб человек. И он не только подставил под удар жизни всех в монастыре. Хрен с калиткой, заложим кирпичом прямо сегодня. Всё равно сил охранять ещё один проход у нас нет. А если бы тварь ночью убила часового возле ворот? И открыла ворота?
Голос Фёдора дрогнул. Его дочь чуть не погибла, защищая эту калитку, и всё зря? Уже за одно это он удавил бы поганца своими руками. Но для остальных нужны были аргументы посолиднее. Поэтому Фёдор заставил себя успокоиться и холодно закончил:
— Этот недоносок при всех признался, что и не собирался идти на помощь. Ему своя шкура дороже. Как он выразился?
— «Из-за какого-то быдла рисковать», — глухим голосом процитировал отец Василий.
— А вы говорите, — зло усмехнулся Фёдор. — Вот что меня беспокоит. Мы для него — быдло, которое не жалко пустить в расход. Если его сейчас простить, дать слабину, то могут найтись и другие такие же. Тогда мы не выстоим. Повесить. Чтобы каждый потенциальный трус знал — отсидеться за счёт других ему не удастся. Или все, или никто.
Отец Василий опять забарабанил по столу пальцами, провёл рукой по бороде и негромко сказал.
— Будет с этим одна сложность. Потом.
— Отвечать за убийство? — ощерился Фёдор. — Чёрт с ним, даже если забыть, что мы в зоне ЧП. Лучше дожить до суда потом, чем сдохнуть сейчас. И ладно мы, а женщины и дети?
— Да нет, я не об этом, — вздохнул отец Василий. — Убить человека первый раз это очень тяжело. Даже если уверен в своей правоте.
В кабинете опять повисло молчание, которое прервал отец Василий.
— Вы меня убедили. Но только… Возьму грех на душу я. На том свете решат, а на этом пусть к вам никогда не приходят сны с лицами тех, кого вы убили.
— Кхе-кхе, — закашлялся настоятель. И твёрдым голосом добавил. — В монастыре игумен властен над жизнью и смертью каждого. И этого правила никто не отменял. Возьму грех на душу. Приговариваю этого человека к смерти. Исполняйте, что должно и помните: нет вины на вас. Вы лишь орудие в моих руках, как
