— Я полагаю, что мы все говорим о нашем соседе, господине Капошфальви, — сказал он.
Чувствовалось, что вино развязывает им языки.
— Я принадлежу к старинной секейской семье, — заметил Берталани, — но никогда ничего подобного не слышал.
— При Яне Запольском, сто лет назад, были очень вольные нравы, но такого не потерпели бы и тогда, — подхватил Комаи.
— Я сожалею, что Капошфальви — наш сосед, моя кукуруза граничит с его арбузами, — произнес Золтанаи.
— Целая округа говорит о том, что у Капошфальви горничная — цыганка по имени Гужа, — вставил Комаи.
— Меня посетил преподобный патер из Фюзеш-Банока, — продолжал Золтанаи, — я как сейчас вижу его. Он едва не плакал. Цыганка Гужа прислуживает гостям.
— Я слышал, — прибавил Серени, — что она сказала преподобному отцу: «Пейте, господин патер, пейте, не стесняйтесь».
— А Капошфальви, говорят, — заметил Комаи, — рассмеялся, похлопал цыганку по плечу и сказал ей: «Бестия».
— Ничего подобного, — возразил Серени, — он сказал: «Красивая бестия».
— И это в присутствии священника! — воскликнул Берталани.
— Невиданно!
— Неслыханно!
— Ужасно!
— Это небывалый случай!
— Мы достаточно натерпелись позора от покойного графа, — сказал Серени, когда общество немного успокоилось, — а ведь он ничего дурного не делал, только любил ходить к шалашам и смотреть на Гужу. Но подобная выходка истощила наше терпение.
— Обсудим все обстоятельно, — предложил Мортолаи. — Мы стоим перед свершившимся фактом: в нашу среду проник человек по имени Капошфальви, который прокутил где-то в Пеште свое старое дворянское гнездо над Рабой и все-таки сумел избежать разорения, купив Фюзеш-Баноцкое поместье, — говорят, все спустить он просто не успел. — Мортолаи отпил вина. — И едва пригревшись здесь, этот человек — разве я не прав? — задумал подкопаться под наши добрые нравы, устроить, так сказать, подкоп, — не так ли? Цыганку Гужу он вдруг делает горничной. Цыганку, подумайте только!..
Тут Мортолаи, проявив все признаки возбуждения, взмахнул рукой и опрокинул чарку с вином. Когда чарку снова наполнили, он сделал порядочный глоток и среди наступившей тишины произнес:
— Вот что я хотел сказать. Полагаю, мы понимаем друг друга.
— Нам ничего не остается, — резюмировал Карол Серени, — как решиться на трудный шаг: в следующее воскресенье навестить Капошфальви и объяснить ему, что мы все одного мнения: он запачкал репутацию дворянина. Я думаю, что к нему нужно направить Виталиша Мортолаи.
— А мне кажется, — возразил Виталиш Мортолаи, — что мы все должны поехать к нему, он, по крайней мере, нас испугается.
— Я скажу ему, чтобы он убирался из нашей округи, — произнес Золтанаи, которому вино придало отваги.
— Он гусарский поручик, — заметил Серени.
— Я скажу ему, — продолжал Золтанаи, — чтобы он помнил о своих предках.
— Да будет милостив к нему господь, — торжественно провозгласил Серени, поднимая бокал. — В следующее воскресенье мы навестим его.
Из пяти бричек, остановившихся в следующее воскресенье перед домом Капошфальви, вышли пятеро дворян; с достоинством вступили они в дом, молча поднялись по лестнице, молча вручили слуге визитные карточки. И только когда хозяин вышел их приветствовать, они один за другим холодно произнесли: «Прошу прощения, ваш покорный слуга».
Молчание пятерых дворян продолжалось до тех пор, пока в дверях не появилась Гужа.
— Мы хотели сказать вам кое-что, — обратился Пазар Золтанаи к хозяину дома.
— Сначала мои соседи выпьют глоток вина, — ответил Капошфальви. — Гужа, принеси вина!
Гости подтолкнули друг друга локтями, а их лица приняли скорбное выражение.
— Красивая у меня горничная, — сказал Капошфальви, когда Гужа принесла вино, — не правда ли, красивая, господа?
— Мы хотели сказать вам кое-что, — произнес Серени, делая вид, что не расслышал.
— Нечто важное, — прибавил Михал Комаи.
Мортолаи, Берталани и Золтанаи только кивнули.
— О, торопиться некуда! — заметил Капошфальви. — Гужа, прислужи господам.
— Мы сами себе нальем, — возразил Золтанаи; но Гужа уже склонилась над ним и заглянула ему в глаза.
Золтанаи потупился.
— Прокля… — выругался он потихоньку. — Вот наказанье божье!
— Есть ли у кого-нибудь из вас, господа, такая красивая горничная? — спросил Капошфальви, когда Гужа вышла за новой порцией вина. — Наверное, каждый не прочь со мной поменяться.
— Мы намерены говорить с вами по серьезному делу, — ответил Пазар Золтанаи. — Вот Комаи объяснит вам цель нашего визита.
— Мортолаи старше меня, — выкрутился Комаи, — пусть он скажет, зачем мы приехали.
«Странная компания, — подумал Капошфальви. — Молчат, пьют и без конца твердят, что должны сказать мне нечто важное».
— Ваши бокалы пусты, — произнес он вслух. — Гужа, эй, Гужа!
Комаи толкнул коленом Берталани, Берталани двинул локтем Золтанаи, и этот последний выдавил из себя, обращаясь к Капошфальви:
— Многоуважаемый сосед, я хочу передать…
— Эльес (превосходно), — сказал Мортолаи на секейском наречии, на которое переходил всегда, когда волновался.
— Я хочу передать вам наше общее пожелание, — продолжал Золтанаи, делая ударение на каждом слове. — Я полагаю, что представители нашей округи собрались здесь в полном составе, то есть я, Берталани, Золтанаи… то есть я, Комаи и Мортолаи.
Золтанаи вытер пот со лба и машинально протянул руку к пустому бокалу.
— Гужа, — позвал Капошфальви, — вина господам!
Появилась Гужа и стала разливать вино. В ее обращении с Золтанаи сквозила какая-то интимность; наливая вина Комаи, она коснулась его заросшего лица своими волосами, Берталани положила на плечо левую руку, а старому Мортолаи взглянула в глаза так, что тот, растерявшись, залпом выпил полный бокал внушительных размеров.
— Благородному господину понравилось, — засмеялась Гужа, наливая снова.
— Цыганка, — произнес Золтанаи.
— Да, господин Капошфальви, — подхватил Берталани, — интересы сословия вынуждают нас… — не зная, что еще сказать, он выпил вина и закончил словами: — Бог свидетель.
А гибкая Гужа все вертелась вокруг гостей, наполняя бокалы. Час спустя Мортолаи взял Гужу за подбородок, а Берталани сказал:
— Кошечка!
— Бестия, — нежно проговорил через час Золтанаи, в то время как Берталани шептал ей:
— Дермекем (дитя мое).
Гости беспрестанно обращались к Гуже, перебивая друг друга, а Капошфальви только головой качал от изумления.
Старые почтенные дворяне были уже пьяны, когда через полуоткрытое окно в комнату донеслись звуки скрипки. Жалобные звуки. Видимо, скрипач, расположившийся под окнами замка, находил особое удовольствие в высоких тонах, что свойственно всем цыганским музыкантам.
Тоскливые, протяжные звуки витали над собравшимися — звуки, напоминавшие шорохи камыша в ясные ночи на дярматских равнинах.
Заунывная мелодия сменилась быстрой, и вот понеслись звуки живые, стремительные, как топот жеребят, мчащихся по долине Тисы.
И так же внезапно она вновь зазвучала жалобно, и уже лилась под окном цыганская песня, оплакивая печальную бродячую жизнь цыган.
— Цыган играет, — сказал Капошфальви. — Не позвать ли его, чтобы он сыграл нам?
— Конечно, — заплетающимся языком ответил Берталани, — эгерскому вину под стать цыганская музыка.
— Гужа, — приказал Мортолаи, — позови этого цыгана.
Гужа убежала. Голос скрипки под окнами дома зазвучал громко, ликующе, потом протяжно зарыдал — и стал удаляться, напоминая в тишине наступающего вечера крики больших болотных птиц. Прошло четверть часа — Гужа не появлялась, хотя вся компания, не исключая и хозяина, который тоже был навеселе, кричала: «Эй, Гужа!»
Не дозвавшись ее и в следующие полчаса, господа начали волноваться. Их тревога возросла, когда в комнату без стука ворвался приказчик.
— Не
