Все было на мази. А тут третьего дня, как пригнали мы стадо, ты пошел пропустить чарку — я, как обыкновенно, к Гомлокам. Смотрю, сидит старый Гомлок в горнице, а против него — здешний староста Нарва.
И так они заговорились, что не видели, как я вошел. Сел я в углу, за печкой, и стал слушать.
— Мой Ференц, — начал староста про своего сына, — по твоей Франтишке сохнет.
— Пустое дело, — Гомлок ему в ответ, — я уж ее обещал…
— Болтают, Гомлок, что ты собрался отдать дочь какому-то паршивому бетяру.
Я было хотел вскочить, но тут подумал: «Что на это скажет старый Гомлок?» Прислушиваюсь, а он говорит;
— Так ведь и Бирка отдал свою дочь паршивому бетяру, к которому ты теперь пришел.
Староста растерялся.
— Ты-то был не простой бетяр; Техер — совсем другое дело. Никто не знает, чье это отродье. Говорят, цыганское. Мать у него беспутная была — девка из господской дворни. Как жила, так и померла: хлестала горькую, пока не окачурилась…
Слышу, Гомлок на это:
— Ну, кто помер, тот уже покойник, а ведь и ты, староста, в Фараде одну испортил. Ребенок помер… Да и как было тебе на ней жениться, когда ты уже был с другой повенчан? А пить мы все пьем. Вино сотворил бог, а только ты вот пьешь не по-христиански.
— Выходит, отдаешь дочь прощелыге Техеру?
— Намереваюсь отдать.
— А что он вор, знаешь? Вот давеча пропала племенная матка…
— Как не знать, сам небось был бетяром.
— А что он на мирские деньги нанятый и я могу его погнать отсюда, тоже знаешь?
— Знаю и это. Да бетяр нигде не пропадет…
Тут староста озлился и ушел, а я тогда вылез из-за печки и говорю:
— Я слышал, что вы говорили. Отдашь, стало быть, за меня Франтишку?
— Отдам, — говорит Гомлок, — только сперва со старостой поквитайся, за себя, за меня и за всех бетяров.
— Ну, что ты скажешь, Кигио?
— Красного петуха ему пусти, — стал советовать Кигио. — Подкарауль и пырни ножом…
Техер покрутил головой.
— Это все не то. Зря только грех на душу брать, — невозмутимо выпустил он изо рта клуб дыма.
Потом, не поднимая головы, начал насвистывать и наконец затянул песню.
Это была одна из бетярских песен, о том как посреди степи стоял трактир, а у молодой трактирщицы была пригожая племянница. И полюбилась эта самая племянница бетяру. А трактирщица отвела ее зимой далеко в степь, чтоб сгубить, потому что не хотела отдать удалому бетяру.
Прознав про это, завернул он в тот трактир, да и вогнал прямо в сердце трактирщице нож.
Кигио подпевал, а потом щелкнул кнутом.
В дубняке удлинялись тени деревьев. Лес понемногу затягивало вечерним сумраком. Наступало время гнать стадо домой. Бетяры свистнули собакам, поднялись и загикали:
— Гей-га, гей-го!
Свиньи заволновались. Валявшиеся на траве или в трясине вставали и присоединялись к остальным.
Собаки бегали вокруг и заставляли их сбиваться в кучу.
— Гей-гей!
Защелкали кнуты так, что эхо в лесу прогудело ружейным выстрелом: «Праск!»
И стадо потихоньку тронулось.
Староста Нарва имел скверную привычку, выйдя откуда-нибудь, останавливаться под дверью и прислушиваться, не скажут ли чего о нем. Выйдя в тот раз от Гомлока, он тоже остановился и прислушался, не заговорит ли Гомлок сам с собой. И тут, к своему изумлению, услышал голос Техера, а затем и ответ старого Гомлока: «Отдам за тебя Франтишку, только сперва со старостой поквитайся, за себя, за меня и за всех бетяров».
Полуживой от страха, староста еле добрел до дома и заперся в горнице. Забыл и трубку, не заглянул ни разу в жбан с вином, не отвечал, когда к нему обращались, лег в постель и не мог уснуть.
Страх перед местью Техера оживил в его памяти слышанную некогда историю о бетярах давних времен, которые на Мадяр Пусте[25] насадили хозяина на вертел и изжарили.
Мысль о жестокости этих людей не давала ему покоя. И вот на следующий день, собравшись с духом, он отправился просить совета у деревенского нотариуса.
Нотариус, человек еще очень молодой, который лишь недавно по окончании курса расстался с шумным городом и открыл здесь свою маленькую контору, принял испуганного старосту учтиво.
У нотариуса была добрая сливовица, отчасти скрашивавшая ему деревенское одиночество, и после пятого стакана несчастный староста смог наконец приступить к изложению цели своего визита.
— Плохи мои дела, ваше благородие. Завтра могу с перерезанным горлом проснуться.
— Тогда-то вы, положим, не проснетесь, — резонно заметил начинающий нотариус и улыбнулся.
— Можно и по-другому извести: придушить или же, скажем, утопить… повесить, застрелить, располосовать… Ужас берет!
И староста отер лоб рукавом рубахи, служившим ему вместо носового платка.
— Странное вы что-то говорите…
— Теперь вы меня, ваше благородие, видите живого, а через час, может, найдут мертвого. Один бог знает, что надо мной учинят.
— Да кто, кто учинит-то?
— Бетяр, ваше благородие.
Нотариус нахмурился. Ему было известно, что с людьми этого рода шутки плохи.
— Он угрожал вам?
— Мне самому Техер покуда не грозил…
И Нарва рассказал, что произошло у Гомлока.
— Ну, что он будет мстить, это точно. А месть у них, у бетяров, ужасная. И зачем только Ференц меня посылал!.. — причитал староста, — сочтены, видно, мои денечки.
Нотариус почесал лоб.
— Арестовать, что ли, Техера?..
— Сохрани бог, ваше благородие, да это все одно, что мученический венец себе уготовить.
— Может, пойти поговорить с ним мне?
— Я дам священнику два гульдена, чтоб он за вас молился, когда вы пойдете.
При всей серьезности положения, нотариус не мог сдержать улыбки.
— Меня-то он не тронет. Сейчас вот и пойду. Куда они выгоняют?
— В долину Мергеш[26].
Нотариус пустился в путь, провожаемый изъявлениями благодарности своего клиента.
За деревней поднялся на взгорок, потом проселком стал спускаться к дубнякам, и по мере приближения к долине Мергеш чувствовал себя все более неуверенно. Энергичная поступь сменилась вялой и развинченной… Он закурил и не спеша побрел в том направлении, откуда доносился лай и хрюканье.
Как и вчера, Кигио и Техер лежали в тени дуба. Кигио спал, удобно растянувшись на разрытой земле; Техер, посасывая трубку, думал о том, как отомстит.
В этом состоянии и нашел их нотариус, нерешительно приблизившийся к дубу.
Техер дал Кигио тычка, и оба они, приподнявшись, сели.
— Добрый день, — поздоровался нотариус, останавливаясь совсем близко от их вытянутых босых ног.
— День добрый, — отвечали они небрежно.
— Приятно полежать, правда? — пытался молодой нотариус наладить разговор — ему было не по себе в этой обстановке.
Собаки прыгали вокруг как одержимые. Кигио отогнал их кнутом и снова лег.
— Сегодня, кажется, не очень парит, —
