Дождавшись большой миски, доставленной вестовым, он тщательно выскреб из ветхой своей одежды серую пригоршню каких-то крошек, стряхнул ее в суп и помешал ложкой.
— Сухарики, — пояснил он терпеливо дожидавшемуся командиру— Кабы не они, загнулся бы я у тебя в трюме, ваше благородие. Там после разгрузки шаром покати. Чуть не сдох с голоду. Но зато теперь — вон, в капитанской каюте пирую. Не думал, поди, ваше благородие, что будешь такую вошь у себя принимать? А нате вам, привел Господь. Чего только от Него не дождешься. Выходит, не толкни я тебя тогда на палубе — не едать мне супчику в такой красоте.
Он обвел взглядом каюту и оценивающе покачал головой.
— Умеете жить… Не то, что наш брат из кубрика. Там и крысам не больно-то сладко.
— Ешь, — сказал Невельской, тяжело глядя Завьялову в серую переносицу.
Жадно черпая дрожащей рукой суп из корабельной миски, тот наконец объявил, что гроза всего Приамурья приходится ему родным братом и что беглые, которых перебил на Котельном озере Юшин, явились на Камчатку по его приказу.
— Я ему весточку с полгода назад к Амуру отправил… Вот и прислал братка помощь… А ты всех сгубил.
— Хочешь сказать, они за тобой приходили?
Невельской, взволнованный этой невероятной удачей, старался не подать виду, чтоб ее не спугнуть, и оттого говорил излишне пренебрежительно.
— Как есть, ваше благородие. — Завьялов шумно втягивал суп через край тарелки, отложив от слабости ложку в сторону.
— Почему они не ушли, когда поняли, что их обнаружили?
— А куда им идти? К братке без меня возвращаться — верная смерть. Он, говорят, и со своими лютует. Так что лучше уж на Камчатке… Шанс какой-никакой. Пересидели бы, да потом к алеутам дальше на острова подались. Видать, ваше благородие, ты не такой страшный, как Демид.
— Демид? Кто это?
— Братка мой. Которого все Гурьевым кличут. Только не Гурьев он по фамилии. Завьялов такой же, как и я. Гурьевым не знаю с чего назвался.
Невельской встал со стула и начал нервно расхаживать по каюте. Новость была настолько сильна и ошеломительна, что на минуту он напрочь забыл о своих попытках казаться незаинтересованным.
— Как же ты можешь быть уверен, что этот Гурьев — твой брат?
— Рассказывают о нем много. Среди штрафных в Петропавловске, да бывших каторжных он уж навроде Ильи Муромца. Разве что песни про него еще не поют. Вот я послушал их, послушал, да и скумекал, кто всем лихим народом там, на Амуре, заправляет. Уж больно судьба его на братнюю оказалась похожей.
— А если ты ошибся?
— С чего бы он тогда по одному от меня слову людей своих на верную смерть послал? Нет, ваше благородие, ты меня не собьешь. Гурьев этот — он брат мой единокровный Демид Завьялов и есть. И раз уж ты людишек его сгубил, то теперь сам к нему меня и доставишь. На своем вот на этом вот корабле. Да к тому же под надлежащей охраной.
— Да-а? — иронично протянул Невельской, вспомнив о необходимости притворства. — А может, мне лучше боцмана послушать? И высадить тебя где-нибудь на Курилах? Будешь там камнями питаться.
— Тоже можно, — согласился сытый уже и довольный Завьялов. — Только тогда ни тебе, ни команде твоей из тех мест по Амуру возврата не будет. Сгинете там, как вас и не было. Братка мой в тех краях — за царя и за Бога. Мимо него не то что корабль — щепка чужая не проплывет. Никакие твои пушечки не спасут. А со мной у тебя шанс какой-никакой появляется. Может, и не тронет тебя Демид.
Завьялов торговался с командиром «Байкала», предлагая себя как залог безопасности, однако для Невельского этот аспект не обладал первостепенным значением. Гораздо важнее в его глазах была появившаяся теперь ниточка к вожаку беглых. И если Завьялов на самом деле был братом Гурьева, то Невельской мог разыграть эту карту в качестве козыря для решительного успеха всей экспедиции. Лучше каторжников устье Амура могли знать одни только гиляки.
— Ты зла на меня не держи, — сказал командир своему бывшему матросу. — Не знал я, что так далеко тебя зашлют.
— Бог простит, ваше благородие. Хотя, может, оно и к лучшему. Не думал, что с братом свижусь на этом свете. Много он всякого наворотил.
Несмотря на просьбы Завьялова включить его в команду и допустить до корабельных работ, Невельской распорядился до поры держать его под замком.
— Пожалеем потом, что на остров не высадили, — вздохнул боцман Иванов, толкая пленника к выходу из каюты. — Ох, пожалеем!
2 глава
Утро прохода через четвертый Курильский пролив после целой недели туманов и пасмурной погоды выдалось на удивление ясным. 7 июня 1849 года «Байкал» при полном парусном вооружении вышел в Охотское море. На солнце транспорт сиял как лебедь, соперничая белизной с редкими облаками. Пользуясь хорошей погодой, отличной видимостью и твердой уверенностью в местоположении, Невельской отдал приказ определиться по пеленгам. Тщательно проверенные в Петропавловске корабельные хронометры подтвердили точку, где в этот момент находился «Байкал». Теперь у штурманов имелись, по крайней мере, исходные координаты, на которые можно было с уверенностью положиться. В дальнейшем уповать оставалось на старую и, возможно, не самую надежную карту, составленную по давней описи Крузенштерна.
— Девятнадцатый век на дворе, — ворчал помощник штурмана подпоручик Попов, как бы ненароком останавливаясь рядом с командиром на палубе. — А у нас карта, едва ли не на коленке нарисованная. У англичан, небось, все уже тут в малейших деталях изучено. Надо было в Лондоне их карты закупить.
Невельской на эти слова даже не повернулся, продолжая разглядывать в бинокль Курильские острова. Однако спина его ясно дала понять подпоручику, что безопаснее будет на эту тему более не распространяться.
В последующие четыре дня горизонт оставался чистым, и определенные по хронометрам вечером 11 июня широта и долгота указали, что до сахалинского берега оставалось 35 миль.
— К утру будем на месте, — сказал Невельской офицерам, собрав их у себя в каюте. — Ходом располагаем так, чтобы с рассветом подойти к берегу. Попрошу всех свободных от несения вахты ночью сегодня спать не ложиться. Вахтенные команды — удвоить. Понадобятся все руки.
— Рискуем, Геннадий Иванович, — подал голос штурман Халезов. — Ночью подходить к незнакомому берегу опасно. Сядем на мель — можем остаться без корабля.
— Согласно карте Крузенштерна, до берега еще далеко, — возразил Невельской. — Ходу у нас предостаточно. Полагаю, что рядом с береговой линией будем маневрировать уже при свете.
— А если карта неверна?
Невельской помолчал, словно бы принимал и эту возможность, после чего решительно кивнул:
— Значит, на то воля Божья.
Отпуская офицеров, он приказал им самим и матросам следить ночью за обстановкой во все глаза.
— Погода который день стоит ясная.
