Отчасти из-за того, что думал о ней, отчасти из-за того, что взял такси, он опоздал и столкнулся с Динни у дверей Дюмурье как раз в ту минуту, когда она уже собиралась уйти.
Пожалуй, нет лучше способа узнать истинный характер женщины, чем заставить её одну ждать в общественном месте в час завтрака. Динни встретила его улыбкой:
— А я уже думала, что вы забыли.
— Во всём виновато уличное движение. Как могут философы утверждать, что время тождественно пространству, а пространство — времени? Чтобы это опровергнуть, достаточно двух человек, которые решили позавтракать вместе. От Корк-стрит до Дюмурье — миля. Я положил на неё десять минут и в результате опоздал ещё на десять. Страшно сожалею!
— Мой отец считает, что с тех пор как такси вытеснили кэбы, время нужно рассчитывать с запасом в десять процентов. Вы помните кэбы?
— Ещё бы!
— А я попала в Лондон, когда их уже не было.
— Если этот ресторан вам знаком, показывайте дорогу. Я о нём слышал, но сам здесь не бывал.
— Он помещается в подвале. Кухня — французская.
Они сняли пальто и заняли столик с краю.
— Мне, пожалуйста, поменьше, — попросила Динни. — Ну, скажем, холодного цыплёнка, салат и кофе.
— Что-нибудь со здоровьем?
— Просто привычка к умеренности.
— Ясно. У меня тоже. Вина выпьете?
— Нет, благодарю. Как вы считаете, мало есть — это хороший признак?
— Если это делается не из принципа, — да.
— Вам не нравятся вещи, которые делаются из принципа?
— Я не доверяю людям, которые их делают. Это фарисеи.
— Это чересчур огульно. Вы склонны к обобщениям?
— Я имел в виду тех, кто не ест потому, что видит в еде проявление плотских чувств. Надеюсь, вы так не считаете?
— О нет! — воскликнула Динни. — Я только не люблю чувствовать себя набитой. А чтобы это почувствовать, мне нужно съесть совсем немного. О плоти я мало что знаю, но чувства, по-моему, это хорошая вещь.
— Вероятно, единственная хорошая на свете.
— Поэтому вы и сочиняете стихи? Дезерт усмехнулся:
— Я думаю, у вас они тоже получались бы.
— Стишки — да, стихи — нет.
— Пустыня — вот место для поэзии. Бывали вы в пустыне?
— Нет, но хотела бы.
Она сказала это и сама удивилась своим словам, вспомнив, как отрицательно отнеслась к профессору американцу и его широким бескрайним просторам. Впрочем, трудно представить себе больший контраст, чем Халлорсен и этот смуглый беспокойный молодой человек, который смотрит на неё. Ох, эти глаза! Холодок снова пробежал у неё по спине. Динни разломила булочку и сообщила:
— Вчера я обедала с Майклом и Флёр.
Губы Дезерта искривились.
— Вот как? Когда-то я сходил с ума из-за Флёр. Она — совершенство… в своём роде, правда?
— Да, — согласилась Динни и глазами добавила: "Не надо её унижать!"
— Превосходное оснащение, редкая выдержка!
— Думаю, что вы её не знаете, — заметила девушка, — А я и подавно.
Он наклонился над столом:
— Вы кажетесь мне верным человеком. Откуда это в вас?
— Слово «верность» — наш фамильный девиз. От этого так просто не отделаешься, не так ли?
— Не знаю, — отрезал он. — Я не понимаю, что такое верность. Чему? Кому? В нашем мире нет ничего незыблемого — все относительно. Верность показатель статичности мышления или просто предрассудок. В любом случае она исключает пытливость ума.
— Есть вещи, которые стоят, чтобы им хранили верность. Например, кофе или религия.
Он посмотрел на неё так странно, что Динни почти испугалась.
— Религия? А вы сами веруете?
— В общем, пожалуй, да.
— Что? Вы способны проглотить догмы катехизиса? Считать одну легенду правдивее другой? Предположить, что один набор представлений о непознаваемом представляет собой большую ценность, чем остальные? Религия! Но у вас же есть чувство юмора. Неужели оно покидает вас, как только речь заходит о ней?
— Нет. Я только допускаю, что религия — просто ощущение присутствия всеобъемлющего духа и то этическое кредо, которое помогает служить ему.
— Гм!.. Довольно далеко от общепринятой точки зрения. Откуда же в таком случае вам известно, как лучше всего служить всеобъемлющему духу?
— Это мне подсказывает вера.
— Вот здесь мы и расходимся! — воскликнул Дезерт, и девушке показалось, что в голосе его зазвучало раздражение. — Вспомните, как мы пользуемся силой нашего мышления, нашими умственными способностями! Я беру каждую проблему, как она есть, оцениваю её, делаю вывод и действую. Словом, действую, решив с помощью разума, как лучше действовать.
— Лучше для кого?
— Для меня и для мира в широком смысле слова.
— Кто на первом месте — вы или мир?
— Это одно и то же.
— Всегда ли? Сомневаюсь. Кроме того, всё это предполагает такую длительную оценку, что я даже не представляю себе, как вам удаётся перейти к действию. Этические же нормы, несомненно, являются результатом бесчисленных решений, которые люди, сталкиваясь с одними и теми же проблемами, принимали в прошлом. Почему бы вам не следовать этим этическим нормам?
— Потому что ни одно из этих решений не было принято людьми, обладавшими моим темпераментом или находившимися в сходных со мной обстоятельствах.
— Понимаю. Вам нужно то, что называется судебным прецедентом.
Как это типично по-английски!
— Простите! — оборвал её Дезерт. — Я вам надоедаю. Хотите сладкого?
Динни оперлась локтями о стол, положила голову на руки и серьёзно посмотрела на него:
— Вы мне нисколько не надоели. Наоборот, ужасно меня заинтересовали. Я только думаю, что женщины действуют более импульсивно. Практически это означает, что они считают себя более похожими друг на друга, чем мужчины, и больше доверяют своему интуитивному восприятию коллективного опыта.
— Так было раньше. Как будет дальше — не знаю.
— Надеюсь, по-прежнему, — сказала Динни. — Мне кажется, что мы, женщины, никогда не станем вдаваться в оценку. А сладкого я хочу. Пожалуй, съем сливовый компот.
Дезерт взглянул на неё и расхохотался.
— Вы изумительная! Мы оба возьмём по компоту. У вас очень церемонная семья?
— Но то чтобы церемонная, но верит в традиции и в прошлое.
— А вы?
— Боюсь сказать. Бесспорно одно — я люблю старинные вещи, старинные здания и стариков. Люблю всё, что отчеканено, как монета. Люблю чувствовать, что у меня есть корни. Всегда увлекалась историей. Тем не менее не могу над этим не смеяться. В нас всех заложено что-то очень комическое: мы — как курица, которой кажется, что её привязали верёвкой, если по земле провести меловую черту от её клюва.
Дезерт протянул руку, и Динни вложила в неё свою.
— Пожмём друг другу руки и порадуемся этому спасительному свойству.
— Когда-нибудь вы мне ещё кое-что расскажете, — объявила Динни. — А пока скажите, на какую вещь мы идём.
— Играют ли где-нибудь пьесы человека по фамилии Шекспир? Не без труда им удалось обнаружить театр на заречной стороне города, где в этот день давали пьесу величайшего в мире драматурга. Они отправились туда, и после спектакля Дезерт неуверенно предложил:
— Не заедем ли ко мне выпить чаю?
