— А потом? — возразил Крум. — Мне ведь с нею нужно утром быть дома. Вот что, я провожу вас до гостиницы, достану фонарь и вернусь. С фонарём я как-нибудь доведу её до Хенли; если не удастся, просто переночую в ней, а утром выеду пораньше и подхвачу вас на мосту.
— Но это же десять миль пешком! А почему нам не остаться здесь вместе до рассвета? Провести ночь в автомобиле — моя давняя мечта.
В Круме шла внутренняя борьба. Целую ночь с Клер! Наедине!
— А вы полагаетесь на меня?
— Тони, не будьте таким старомодным. Остаться здесь — разумнее всего и, кроме того, даже забавно. Будет гораздо хуже, если мы врежемся в другую машину или нас задержат за езду без света.
— Проклятая луна! Никогда её нет, когда нужно! — проворчал Тони. — Вы серьёзно это предлагаете?
Клер тронула его за руку:
— Отведите автомобиль подальше от шоссе. Помедленней. Осторожно! Стоп.
Машину слегка тряхнуло.
— Мы наехали на дерево и встали спиной к дороге, — сказала Клер. Пойду посмотрю, не видно ли нас.
В ожидании её Крум поправил ковёр и подушки сиденья. Он подумал: "Раз она относится к этому так спокойно, значит, любви ко мне у неё нет". При мысли о долгой тёмной ночи наедине с нею его пробирала дрожь: он понимал, какая пытка ему предстоит. Наконец до него донёсся её голос:
— Всё в порядке. Машины совсем не видно. Теперь сходите проверьте вы, а я заберусь внутрь.
Тони двигался ощупью и, лишь почувствовав под ногами твёрдый грунт, сообразил, что выбрался на дорогу. Мрак здесь немного поредел, но звёзд всё равно не было видно. Тони постоял с минуту, затем по-прежнему ощупью побрёл назад. Машина так безнадёжно затерялась во тьме, что ему пришлось свистнуть и подождать, пока не раздастся ответный свист. Да, темно, хоть глаз выколи! Он влез в автомобиль.
— Стекло оставить открытым или поднять?
— Да, но только до половины. Мне очень удобно, Тони.
— Слава богу. Не возражаете, если закурю трубку?
— Разумеется, нет. Дайте мне сигаретку. Ну вот, теперь почти как в раю.
— Именно почти, — чуть слышно бросил Тони.
— Хотела бы я посмотреть на лицо тёти Эм, если бы она увидела нас! Вам тепло?
— Кожаные подушки не пробьёт никакой холод. А вам?
— Очень.
Опять наступило, молчание. Потом Клер сказала:
— Тони, вы меня простите, да? Я ведь дала обещание.
— Не беспокойтесь, всё будет хорошо, — ответил Крум.
— Мне виден только кончик вашего носа — и то лишь когда вы затягиваетесь.
В свою очередь при свете сигареты Клер он увидел её зубы, улыбку на губах и нижнюю часть лица до глаз, утонувших в темноте.
— Снимите шляпу, Клер. И помните, моё плечо к вашим услугам.
— Смотрите, не давайте мне храпеть.
— Храпеть? Вам?
— При случае все храпят. Я тоже могу.
Они немного поговорили, но все, кроме ощущения её близости в темноте, уже казалось ему нереальным. Изредка он различал шум проезжавших по дороге машин, но больше никаких звуков не доносилось: ночь была слишком тёмной даже для сов. Трубка потухла, и Тони сунул её в карман. Клер полулежала на сиденье так близко от него, что он чувствовал её локоть. Он затаил дыхание. Уже уснула? Ну, а ему предстоит бессонная ночь — где уж тут уснуть, когда лёгкий исходящий от неё аромат будоражит все его чувства, а его рука пылает от прикосновения её руки! Даже если все ограничится только этим — и тогда грех тратить такую ночь на сон.
— Тони, если вы в самом деле не возражаете, я положу вам голову на плечо.
— Конечно, кладите!
Голова Клер погрузилась в шарф Тони; лёгкий аромат, напоминавший ему сосновый лес в солнечный день, стал сильнее. Прямо не верится, что она рядом с ним, что голова её лежит у него на плече и что так будет ещё целых шесть-семь часов. Тони вздрогнул. Как все спокойно и прозаично! Ничто в ней не выдаёт ни страсти, ни волнения, словно он её брат. И вдруг его осенило: эта ночь — испытание, которое нужно выдержать, потому что иначе она отшатнётся и уйдёт от него. Теперь она спит. Да, по-настоящему. В этом не может быть сомнений: стоит только вслушаться в ритмический звук, издаваемый её горлом, — звук, трогательно слабый, как клохтанье птенца, немножко забавный и бесконечно дорогой! Что бы ни было дальше, одного не зачеркнёшь — он всё-таки провёл с нею ночь! Тони сидел тихо, как мышь, если, конечно, мышам случается сидеть тихо. Чем глубже Клер погружалась в сон, тем тяжелей становилась её голова и тем доверчивей она прижималась к нему. Он сидел, вслушивался в её дыхание, и чувство его к ней углублялось, превращалось в страстное желание защищать её и служить ей. А ночь, холодная, непроглядная, беззвучная, — машины по дороге больше не шли, — разделяла с ним его одиночество. Она бодрствовала и дышала, словно огромное, мрачное, всепоглощающее чудовище. Да, ночь не спит. Тони отдавал себе в этом отчёт впервые в жизни. Ночь, как и день, не знает сна. Глухая и равнодушная ко всему, она тоже наделена жизнью: она не говорит, не движется, только бодрствует и дышит. Лунная и звёздная или беспросветная и глухая, как сегодня, она всегда — великий спутник человека.
Рука Тони затекла, и Клер, словно почувствовав это, приподняла голову, хотя не проснулась. Он быстро растёр плечо и еле успел отдёрнуть пальцы, как её голова качнулась и опустилась на прежнее место. Он осторожно повернул лицо, так что губы его коснулись её волос, и опять услышал те же слабые ритмические звуки, похожие на клохтанье птенца. Затем они смолкли и на смену им пришло глубокое дыхание — признак крепкого сна. Тогда, сморенный дремотой, уснул и он.
XIX
Крум проснулся, совершенно одеревенев и не соображая, где он. Кто-то поблизости от него сказал:
— Уже светает. Тони, но ещё ничего не видно.
Он выпрямился:
— Боже правый! Неужели я заснул?
— Да, бедный мой. Я чудесно выспалась, только ноги немного затекли. Который час?
Крум взглянул на светящиеся стрелки своих часов:
— Примерно половина седьмого. Ух, все тело как иголками колет!
— Давайте вылезем и встряхнёмся.
Он отозвался голосом, который, как ему показалось, прозвучал откудато издалека:
— Итак, всё кончилось.
— Было очень тяжело?
Он сжал руками виски и ничего не ответил. Мысль, что и следующую и все другие ночи он опять проведёт без неё, была для него болезненна, как удар в сердце.
Клер открыла дверцу:
— Я немного пройдусь для разминки. А потом пробежимся, чтобы согреться. Позавтракать нам нигде раньше восьми не удастся.
Он запустил мотор для прогрева. Свет медленно разливался по лесу; ствол берёзы, под которой они провели ночь, уже выступил из мглы.
