Динни вспомнила, как «очень молодой» Роджер говорил ей, что предпочёл бы видеть на месте Клер её.
— Надеюсь, вы ей это внушите?
— Я предварительно выслушаю её показания и устрою репетицию перекрёстного допроса. Но угадать, как Броу повернёт дело, — невозможно.
— А вы сами придёте на суд?
— Если смогу. Но шансов мало, — вероятно, буду занят.
— Долго протянется разбирательство?
— Боюсь, что несколько дней.
Динни вздохнула.
— Бедный отец! А у Клер надёжный защитник?
— Да. Инстон. Но ему сильно помешает её нежелание рассказать о том, что произошло на Цейлоне.
— Вы же знаете, решение Клер окончательно. Она об этом не скажет.
— Разделяю её чувства, но боюсь, что это всё погубит.
— И пускай, — возразила Динни. — Я хочу, чтобы она стала свободной. А больше всего мне жаль Тони Крума.
— Почему?
— Он — единственный из трёх, который любит.
— Понятно, — отозвался Дорнфорд и умолк. Динни стало жаль его.
— Вы не прочь прогуляться?
— С восторгом!
— Мы пойдём лесом, и я покажу вам место, где Черрел убил вепря и завоевал наследницу де Канфоров, как гласит наш геральдический герб. А у вас в Шропшире тоже есть фамильные легенды?
— Конечно, есть, но ведь поместье ушло от нас. Его продали после смерти моего отца: нас было шестеро, а денег — ни пенса.
— Ох, как это ужасно, когда семья лишается своих корней! — вздохнула Динни.
Дорнфорд улыбнулся:
— «Живой осел лучше мёртвого льва».
Они шли через рощу, и он описывал ей свой новый дом, ловко выспрашивая девушку о её вкусах.
Наконец они выбрались на осевшую дорогу, которая вела к холму, заросшему боярышником.
— Вот это место. Здесь тогда, наверно, был дремучий лес. В детстве мы устраивали тут пикники.
Дорнфорд глубоко втянул в себя воздух.
— Настоящий английский пейзаж — ничто не бросается в глаза и все бесконечно прекрасно.
— Чарующий вид!
— Верно сказано.
Он расстелил свой дождевик на склоне холма:
— Садитесь и покурим.
Динни села:
— Вы сами тоже садитесь рядом, — земля ещё сырая.
Он сидел подле неё, обхватив руками колени и тихо попыхивая трубкой, а девушка думала: «Если не считать дяди Эдриена, впервые вижу такого сдержанного и деликатного человека».
— Было бы совсем замечательно, если бы ещё выскочил вепрь, — сказал Дорнфорд.
— «Член парламента убивает вепря у подножья Чилтернских холмов», поддразнила его Динни, но воздержалась прибавить: «И завоёвывает сердце дамы».
— Как ветер клонит дрок! Ещё три недели, и все здесь зазеленеет.
Сейчас самое лучшее время года. Впрочем, нет, — бабье лето, наверно, ещё лучше. А вам какая пора по душе, Динни?
— Когда всё цветёт.
— Гм… И ещё жатва. Бескрайние хлеба, должно быть, — великолепное зрелище.
— Они как раз поспели, когда разразилась война. За два дня до её начала мы устроили здесь пикник и смотрели, как всходит луна. Как вы думаете, мистер Дорнфорд, многие ли из тех, кто воевал, действительно сражались за Англию?
— Практически — все. Кто за тот или иной уголок страны, кто просто за улицы, автобусы и запах жареной рыбы. Я лично дрался за Шрусбери и Оксфорд. Кстати, меня зовут Юстейс.
— Запомню. А теперь, пожалуй, пойдём, а то опоздаем к чаю.
Всю дорогу домой их разговор сводился к певчим птицам и названиям растений.
— Благодарю за прогулку, — сказал Дорнфорд.
— Я тоже прошлась с удовольствием.
Эта прогулка как-то очень успокоительно подействовала на Динни.
Выходит, с ним можно говорить и не касаясь любовной темы.
В понедельник на пасху ветер дул с юго-запада. Дорнфорд целый час мирно репетировал с Клер её роль на суде, а затем, невзирая на дождь, отправился с ней кататься верхом. Динни потратила утро, подготовляя дом к весенней уборке и чистке мебели на то время, когда семья будет в городе. Её родители собирались остановиться на Маунт-стрит, она сама с Клер — у Флёр. После завтрака она совершила с генералом обход нового свинарника, постройка которого затягивалась, так как местный подрядчик не торопил своих рабочих, стремясь занять их здесь как можно дольше. Только после чая Динни осталась наедине с Дорнфордом.
— Ну, — объявил он, — думаю, что ваша сестра справится, если, конечно, сумеет сохранить самообладание.
— Клер бывает подчас очень резкой.
— Плохо. Адвокаты не любят, когда их срезает непосвящённый, да ещё в присутствии их же коллег. Судьи тоже не любят.
— Да, но её не заставишь плясать под чужую дудку.
— Восставать против освящённых веками институтов — неразумно: они слишком хорошо защищены.
— Да, — со вздохом согласилась Динни. — Все в руках богов.
— А они у них чертовски скользкие. Не подарите ли мне вашу фотографию? Лучше такую, где вы сняты девочкой.
— Надо посмотреть, что у нас сохранилось. Боюсь, одни любительские снимки. Впрочем, кажется, есть один, на котором мой нос не слишком вздёрнут.
Она подошла к комоду, вытащила один из ящиков и поставила его на бильярдный стол:
— Семейная фототека. Выбирайте!
Он встал рядом с ней, и они начали пересматривать снимки.
— Я лазила сюда много раз, поэтому моих карточек осталось мало.
— Это ваш брат?
— Да. А вот это он снялся, когда уходил на фронт. Это Клер за неделю до свадьбы. А вот я — видите, с распущенными волосами. Меня снял отец в первую послевоенную весну, когда вернулся домой.
— Вам тогда было тринадцать?
— Почти четырнадцать. Предполагается, что я здесь похожа на Жанну дгАрк, внимающую неземным голосам.
— Очаровательная фотография! Я отдам её увеличить.
Дорнфорд поднёс карточку к свету. Динни была снята на ней в три четверти, с лицом, повёрнутым к ветвям цветущего фруктового дерева. Снимок дышал жизнью: солнечный свет заливал цветы и волосы Динни, распущенные и доходящие ей до талии.
— Посмотрите, какой у меня восхищённый вид, — сказала девушка. — На дереве, наверно, сидела кошка.
Дорнфорд положил карточку в карман и опять нагнулся над столом.
— А эту? — осведомился он. — Можно мне взять обе?
На втором снимке Динни была уже постарше, но все ещё с косами и круглым личиком; руки её были сложены, голова чуть-чуть опущена, а глаза подняты кверху.
— К сожалению, нельзя. Я не знала, что она здесь.
Это была точно такая же карточка, какую она в своё время послала Уилфриду.
Дорнфорд кивнул, и девушка почувствовала, что он интуитивно догадался о причине отказа. Она смутилась и сказала:
— Впрочем, почему бы нет? Берите. Теперь это не имеет значения.
И вложила карточку ему в руку.
Когда во вторник утром Дорнфорд и Клер уехали, Динни посидела над картой, вывела автомобиль и отправилась в Беблок-хайт. Водить машину она не любила, но её тревожила мысль о Тони Круме, которому
