— То есть радио? «Отживает порядок ветхий и другим сменяется, а господь творит свою волю путями многими, чтобы не прельстился мир никаким новшеством единым», — процитировал генерал. — Я помню, как старик Батлер в Хэрроу сказал на этот текст одну из лучших своих проповедей. Я — не рутинёр, Динни; по крайней мере, надеюсь на это. Я только думаю, что люди стали слишком много говорить. Так много, что уже ничего не чувствуют.
— А я верю в нашу эпоху, папа: она сорвала все лишние покровы. Посмотри на старинные картинки в последних номерах «Тайме». От них пахнет догмой и фланелевой фуфайкой.
— В наше время фланель уже не носили, — возразил генерал.
— Тебе, конечно, виднее, дорогой.
— Моё поколение, Динни, в сущности, было подлинно революционным. Видела ты пьесу о Браунинге? Тогда действительно было так, как ты говоришь: но всё это кончилось ещё до моего поступления в Сэндхерст. Мы мыслили так, как считали нужным, и поступали так, как мыслили, но не разговаривали об этом. Сейчас люди сначала говорят, потом мыслят, а уж если доходит до дела, действуют так же, как мы, если вообще действуют. Разница между сегодняшним днём и тем, что было пятьдесят лет назад, сводится к вольности в речи: теперь говорят так свободно, что это лишает предмет разговора всякой соли.
— Глубокое замечание, папа.
— Но не новое. Я десятки раз встречал такие же мысли в книгах.
— «Не находите ли вы, сэр, что огромное влияние на людей оказала война?» — как спрашивают репортёры во всех интервью.
— Война? Во-первых, её влияние давно уже сошло на нет. Во-вторых, моё поколение было слишком устойчиво, чтобы поддаться ему, а следующее за моим — перебито или раздавлено…
— Женщины остались.
— Да, они побунтовали, но не всерьёз. А для твоего поколения война только слово.
— Благодарю, папа, — прервала Динни отца. — Все это очень поучительно, но сейчас опять пойдёт крупа. Фош, за мной!
Генерал поднял воротник пальто и направился к плотнику, повредившему себе большой палец. Динни увидела, как он осмотрел повязку пострадавшего. Плотник улыбнулся, а отец потрепал его по плечу.
«Подчинённые, наверно, любили его, — решила она. — Он, конечно, старый ворчун, но хороший человек».
Глава 28
Если искусство медлительно, то правосудие ещё медлительнее. Слова «Корвен против Корвен и Крума» по-прежнему не услаждали взоры тех, кто привык прилежно изучать отдел судебной хроники в «Тайме», и внимание судьи мистера Ковелла было всё ещё поглощено бесконечными неопротестованными исками. По приглашению Дорнфорда Динни с Клер заехали взглянуть на зал заседаний и минут пять простояли в дверях суда, словно игроки из крикетной команды, осматривающие поле накануне матча. Судья сидел так низко, что можно было разглядеть только его лицо; Динни заметила также, что над свидетельской ложей, где придётся сидеть Клер, устроено нечто вроде балдахина или козырька для защиты от дождя.
— Если вы будете держаться в глубине ложи. Клер, — предупредил Дорнфорд, когда она выходила, — вашего лица будет почти не видно. Но говорите громко, чтобы судье всё было слышно. Он злится, когда не слышит.
На другой день рассыльный доставил на Саут-сквер записку для
Динни.
«Бэртон-клуб, I3/IV-32.
Дорогая Динни,
Был бы рад встретиться с вами на несколько минут. Время и место выберите сами, а я явлюсь точно. Излишне говорить, что дело касается Клер.
Искренне ваш
Джералд Корвен».Майкла не было дома, но Динни посоветовалась с Флёр.
— Разумеется, вы должны с ним встретиться, Динни. А вдруг в последнюю минуту он взял да раскаялся? Позовите его сюда, когда Клер не будет.
— На это я, пожалуй, не рискну: они могут столкнуться. Лучше повидаюсь с ним вне дома.
— Тогда либо у статуи Ахилла, либо у статуи Ромы.
— У Ромы, — решила Динни. — Оттуда мы куда-нибудь пройдём.
Она назначила встречу на другой день в три часа и долго ломала себе голову, зачем Джерри понадобилось её видеть.
Следующий день был тёплый — настоящий оазис в этом хмуром апреле.
Подходя к статуе Ромы, девушка ещё издали заметила Корвен а, который стоял у решётки, спиной к изваянию. Он курил сигарету, вставленную в коротенький красивый пенковый мундштучок, и, хотя её зять выглядел точно так же, как в тот день, когда они виделись в последний раз, Динни вздрогнула, словно почувствовав толчок.
Он не протянул руки.
— Вы очень любезны, Динни, что пришли. Давайте пройдёмся и поговорим на ходу.
Он направились к Серпентайну.
— Что касается известного дела, — неожиданно начал Корвен, — то я вовсе не жажду его выиграть.
— Зачем же было начинать? Ведь обвинение не соответствует истине.
— По моим данным — соответствует.
— В части предпосылок — может быть; в части выводов — нет.
— Вернётся ли ко мне Клер на любых угодных ей условиях, если я возьму иск назад?
— Едва ли, хотя, конечно, я могу её спросить. Я, например, не вернулась бы.
— Какое безжалостное семейство!
Динни промолчала.
— Она влюблена в этого Крума?
— Если у них даже есть чувство друг к другу, я не вправе его обсуждать.
— Почему бы нам не говорить откровенно, Динни? Ведь нас же никто не слышит, кроме вон этих уток.
— Вы потребовали возмещения ущерба, и это не подогрело в нас нежные чувства к вам.
— Ах, вот в чём дело! Но я возьму назад все свои претензии, лишь бы она вернулась, пусть даже наделав глупостей.
— Иными словами, — спросила Динни, не глядя на него, — дело, затеянное вами, представляет собой нечто вроде шантажа? Я как будто правильно выбрала термин?
Он посмотрел на неё прищуренными глазами:
— Остроумная мысль! Мне она в голову не приходила. Нет, я знаю Клер лучше разных адвокатов и детективов и потому отнюдь не убеждён, что улики на самом деле так вески, как кажутся.
— Благодарю.
— Да, но я уже предупредил вас или Клер, — Что всё равно, — что не могу и не хочу уехать отсюда, пока не приведу все в ясность. Если Клер вернётся, я просто поставлю на случившемся точку. Если нет, дам делу идти своим ходом. Такая позиция лишена смысла и на шантаж не похожа.
— А если она, предположим, выиграет, вы её опять будете преследовать?
— Нет, не буду.
— Вы же могли освободить и её и себя, — стоило только захотеть.
— Да, мог, но такой ценой, которая меня не устраивает. И потом, то, что вы говорите, сильно смахивает, — извините за резкость, — на предложение вступить в сделку.
Динни остановилась:
— Что ж, я поняла, чего вы хотите. Спрошу Клер. А сейчас расстанемся. Дальнейшие разговоры ни к чему хорошему не поведут,
Джерри тоже остановился, глядя
