– Положи ладонь ей на живот и крепко потри, вот так.
Роб, недоумевая, массировал опустевшее чрево. В конце концов сквозь мышцы живота он почувствовал, как раздутая губчатая матка снова сжимается в тугой шар, и кровотечение прекратилось.
– Волшебство, достойное Мерлина. А этот трюк я непременно запомню, – сказал Роб.
– В том, что мы делаем, никакого волшебства нет, – спокойно возразил доктор. – А тебе известно мое имя?
– Мы встречались несколько лет назад. В Лестере.
Беньямин Мерлин посмотрел на раскрашенную повозку и улыбнулся.
– А! Ты был мальчиком, учеником. А цирюльник – такой толстяк, который изрыгал цветные ленты.
– Верно.
Роб не стал говорить, что Цирюльник умер, да Мерлин о нем и не спрашивал. Они разглядывали друг друга. Ястребиное лицо еврея по-прежнему обрамляла густая седая шевелюра и такая же седая борода, но он уже не был таким худым, как прежде.
– А что тот переписчик, с которым вы говорили тогда в Лестере? Вы надсекли ему глаза?
– Переписчик? – Мерлин, казалось, был озадачен, потом взор его прояснился. – Да! Эдгар Торп, из деревни Лактеберн в Лестершире.
Если Роб и слыхал эту фамилию, он давно ее позабыл. И понял, что в этом разница между ними: сам он по большей части не запоминал имен своих пациентов.
– Я его оперировал, удалил катаракту на обоих глазах.
– А теперь? Он здоров?
– Мастера Торпа нельзя назвать здоровым, – печально улыбнулся Мерлин. – Он стареет, у него много жалоб и много болезней. Но видит обоими глазами.
Роб сразу замотал погибший плод в тряпки. Сейчас Мерлин развернул их и всмотрелся, потом взбрызнул плод водой из фляги.
– Крещу тебя во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – быстро проговорил еврей, потом снова завернул останки в тряпку и отнес батраку. – Дитя было крещено по правилам, – сказал он, – и, несомненно, перед ним отворятся врата Царствия Небесного. Ты должен так и сказать отцу Стиганду или второму священнику церкви.
Работник порылся в испачканном землей кошеле.
– Сколько я должен заплатить, мастер лекарь?
– Сколько можешь, – ответил Мерлин.
Мужчина вынул из кошеля пенни и протянул лекарю.
– Дитя было мужского пола?
– А это никому не известно, – мягко ответил лекарь. Он опустил монету в большой карман своей куртки и рылся там, пока не выудил монетку в полпенни. Эту он дал Робу. Им еще надо было помочь работнику отвезти женщину домой – здесь работы уже больше, чем на полпенни.
Когда они с лекарем наконец покончили со всеми трудами, то отошли к ближайшему ручью и смыли с себя кровь.
– Тебе приходилось уже наблюдать подобные роды?
– Нет.
– Откуда же ты знал, что нужно делать?
– Мне об этом рассказывали, – пожал плечами Роб.
– Говорят, что некоторые люди рождаются целителями. Избранные. – Еврей улыбнулся Робу. – Разумеется, иным просто везет.
Роб чувствовал себя неуютно под его пристальным взглядом.
– А если бы мать умерла, а дитя было живым? – заставил себя Роб задать вопрос.
– Кесарево сечение.
Роб посмотрел на него вопросительно.
– Ты не понимаешь, о чем я говорю?
– Не понимаю.
– Ты должен разрезать живот и стенку матки и извлечь младенца.
– Разрезать мать?
– Да.
– А вам приходилось это делать?
– Несколько раз. Еще когда я только изучал медицину, один из моих учителей вскрыл живую женщину, чтобы извлечь дитя.
«Вот лжец!» – подумал Роб, устыдившись того, что слушает так жадно. Ему вспомнилось, что рассказывал Цирюльник об этом человеке и обо всем его племени.
– И чем все это кончилось?
– Она умерла, но умерла бы она в любом случае. Я не одобряю вскрытие живых женщин, однако мне рассказывали о врачах, которые поступали так и сохраняли жизнь и матери, и ребенку.
Роб повернулся и зашагал прочь, пока этот человек с французским выговором не высмеял его, как доверчивого простачка. Но, сделав всего два шага, вернулся назад:
– А где нужно резать?
В дорожной пыли лекарь-еврей нарисовал торс и показал два разреза: один – длинной прямой линией на левом боку, другой – чуть выше середины живота.
– Или так, или эдак, – сказал он и отбросил палку подальше.
Роб кивнул и ушел, не в силах даже поблагодарить.
20. В ермолках за столом
Из Теттенхолла Роб выехал не мешкая, но с ним уже что-то начало происходить.
Запас Особого Снадобья от Всех Болезней подходил к концу, поэтому он купил у одного крестьянина бочонок метеглина и, сделав привал, смешал необходимые составляющие для целебного зелья, распродавать которое начал в селении Ладлоу. Снадобье расходилось, как всегда, хорошо, однако Роб пребывал в задумчивости; ему даже было страшновато.
Держать душу человеческую на своей ладони, словно камешек. Чувствовать, как умирает женщина, но вернуть ее к жизни своими усилиями! Даже королю не дано такой власти.
Избранные.
Может ли он выучить еще больше, чем уже знает? Насколько больше? «Как это, – спрашивал он себя, – выучить все, чему только могут научить другие?»
В первый раз он осознал, что горячо желает сделаться лекарем. Иметь настоящую возможность бороться со смертью! У него появились новые мысли, которые то приводили его в неописуемый восторг, то причиняли жестокие душевные муки.
Наутро он направил повозку к Вустеру, следующему городу на дороге к югу, на берегу реки Северн. Впоследствии Роб не мог вспомнить ни реки, ни дороги, ни того, как он погонял Лошадь – вообще ничего из той поездки. Вустерские горожане, разинув рты, глазели, как красная повозка прокатила по площади, совершила круг, не останавливаясь, а потом выехала из города по той же дороге – но в обратном направлении.
Деревушка Лактеберн в Лестершире была слишком мала, чтобы иметь собственный трактир, однако вовсю шел сенокос, и Роб остановился у луга, где орудовали косами четверо мужчин. Тот, что шел по прокосу ближе к дороге, оторвался на минутку от работы и объяснил, как проехать к дому Эдгара Торпа.
Старика Роб отыскал на огороде: тот, стоя на четвереньках, собирал лук. Роб сразу же, с чувством странного волнения, заметил, что Торп видит. Правда, старика одолевали боли в суставах и, хотя Роб помог ему подняться на ноги и распрямиться, еще минуту-другую стонал и охал, пока они не смогли нормально беседовать.
Роб принес из фургона несколько пузырьков со Снадобьем и сразу откупорил один из них, что очень обрадовало хозяина дома.
– Я приехал сюда расспросить вас о той операции, которая вернула вам зрение, мастер Торп.
– Вот как? А отчего это вас интересует?
– У меня есть родич, – поколебавшись, солгал Роб, – который нуждается в таком же лечении, вот я и расспрашиваю, чтобы передать ему.
Торп отхлебнул из пузырька и вздохнул.
– Надеюсь, что он человек сильный и мужества ему не занимать, – проговорил он. – Меня привязали к креслу за руки и за ноги, вот как это было. Веревки врезались в кожу, плотно прижимая голову к высокой спинке. В меня влили не одну чарку, пока я не отупел от выпивки, а вот тогда лекарские помощники поддели
