– А, Танкред, что ты на этот раз с собою сделал?
– Вот, поранил треклятую ногу.
Мерлин отбросил одеяло и нахмурился: правое бедро было изогнуто и все распухло.
– Ты, должно быть, испытываешь страшную боль. И все-таки велел мальчику сказать, чтобы я пришел, «когда смогу». В следующий раз нельзя так глупо храбриться, и тогда я приду сразу же, – резко сказал он.
Мужчина закрыл глаза и молча кивнул.
– Как это случилось, когда?
– Вчера в полдень. Свалился с крыши, черт бы ее побрал, когда перестилал проклятую солому.
– Ну, теперь с крышей тебе придется немного подождать, – сказал Мерлин и взглянул на Роба. – Мне потребуется помощь. Найди-ка планку для шины, немного длиннее его ноги.
– Только не выламывайте из построек и из забора, – простонал Осберн.
Роб пошел искать то, что можно. В амбаре лежало с дюжину березовых и дубовых бревен, а также оструганная сосновая доска. Она была широковата, но мягкое дерево легко подавалось и Роб, пользуясь хозяйским инструментом, быстро отрезал ненужное.
Осберн сердито покосился на него, узнав доску, но ничего не сказал.
– Ляжки у него как у быка, – вздохнул Мерлин, снова взглянув на поврежденную ногу. – Нам предстоит трудная работа, юный Коль. – Лекарь взял ногу за лодыжку и щиколотку и стал осторожно нажимать, одновременно слегка поворачивая и выпрямляя поврежденную конечность. Послышался легкий треск, словно крошились сухие листья, и Осберн громко замычал.
– Без толку, – сказал через минуту Мерлин. – У него слишком могучие мышцы. Они сжались, защищая ногу, а у меня не хватает сил справиться с ними и соединить сломанную кость.
– Позвольте, я попробую, – предложил Роб.
Мерлин кивнул, но сперва дал крестьянину хлебнуть кружку хмельного напитка – Осберн весь трясся и всхлипывал от боли, которую причинила ему неудачная попытка соединить кость.
– Дайте еще, – задыхаясь, попросил он лекаря.
Когда он выпил вторую кружку, Роб крепко взял его за ногу, подражая манере Мерлина. Осторожно, стараясь не дергать, надавил, и бас Осберна сменился долгим пронзительным воплем. Мерлин подхватил могучего пациента под мышки и, вытаращив от натуги глаза, потянул его в противоположную сторону.
– Вроде бы получается, – крикнул Роб, чтобы Мерлин мог его расслышать сквозь несмолкающие вопли больного. – Пошла! – И в тот же миг концы сломанной кости царапнули друг друга и встали на место. Распростертый на постели больной вдруг замолчал.
Роб посмотрел, не лишился ли тот чувств, но нет – Осберн бессильно откинул голову, лицо было мокрым от слез.
– Не отпускай ногу, так и держи, – приказал Мерлин. Он смастерил повязку из тряпок и обвязал вокруг щиколотки и лодыжки. К этой повязке он прикрепил один конец веревки, а другой накрепко обмотал вокруг дверной ручки. Затем наложил шину на растянутую конечность.
– Теперь можно отпустить, – сказал он Робу.
Для пущей надежности они еще привязали здоровую ногу к сломанной. Нескольких минут хватило, чтобы успокоить связанного и измученного больного, дать все необходимые указания его бледной жене и отпустить его брата, который пока будет работать на поле.
На току Роб и Мерлин остановились и посмотрели друг на друга. Рубахи на обоих промокли от пота, да и лица были не суше, чем залитые слезами щеки Осберна.
Лекарь улыбнулся и похлопал Роба по плечу:
– Ты должен пойти теперь ко мне домой, мы разделим вечернюю трапезу.
– Это моя Дебора, – произнес Беньямин Мерлин.
Жена доктора была пухленькой женщиной с острым носиком и пунцовыми щеками. Увидев Роба, она заметно побледнела, а взаимные представления приняла сухо. Мерлин принес во двор таз с ключевой водой, чтобы Роб мог освежиться. Моясь, он слышал, как в доме женщина что-то горячо говорит мужу на языке, которого Роб никогда прежде не слыхивал.
– Ты должен извинить ее. – Лекарь тоже вышел помыться и поморщился. – Она всего опасается. Закон гласит, что во время религиозных праздников мы не должны принимать христиан у себя в доме. Однако сегодня вроде бы никакого особенного праздника нет. Просто обычный ужин. – Вытираясь полотенцем, Мерлин посмотрел Робу в глаза. – Если ты все же предпочтешь не садиться с нами за стол, я могу вынести тебе еду сюда.
– Я с удовольствием буду вместе с вами, мастер лекарь.
Мерлин кивнул.
Странный ужин.
Собрались родители и четверо детишек: три мальчика и девочка. Девочку звали Лия, а братьев – Ионафан, Руил и Захария. Мальчики, как и отец, сели за стол в шапках! Когда жена подала горячую лепешку, Мерлин кивнул Захарии, и тот заговорил на гортанном языке, который Роб недавно слышал в этом доме.
– Сегодня, – остановил его Мерлин, – брохот51 надо читать по-английски – из уважения к нашему гостю.
– Благословен еси, Господи Боже наш, Царь Вселенной, – с чувством стал читать молитву мальчик, – дарующий нам хлеб, что родит земля. – Он передал лепешку Робу, который воздал ей должное и отдал остальным.
Мерлин налил из большого графина в чаши красное вино. Роб последовал примеру и поднял свою чашу, а отец между тем кивнул Руилу.
– Благословен еси, Господи Боже наш, Царь Вселенной, сотворивший плод лозы виноградной.
Еда состояла из рыбного супа, сваренного с молоком – не такого, как готовил Цирюльник, однако горячего и острого. Закусили яблоками из сада лекаря-еврея. Младший из братьев, Ионафан, с возмущением поведал отцу, что кролики изводят их капусту.
– Тогда тебе следует извести кроликов, – сказал ему Роб. – Поставь капканы, и твоя мама сделает из них вкусное жаркое.
Ненадолго повисло смущенное молчание, потом Мерлин улыбнулся:
– Мы не едим ни кроликов, ни зайцев, это не кошерная пища.
Роб заметил, что мистрис Мерлин выглядит встревоженной, словно боится, что он не поймет и не одобрит их обычаев.
– Существуют законы о том, какую пищу нам вкушать, очень древние законы. – И Мерлин объяснил, что иудеям не дозволено употреблять в пищу мясо животных, которые не жуют жвачку и не имеют раздвоенных копыт. Нельзя есть мясо вместе с молоком, потому что Библия предостерегает: нельзя смешивать мясо животного с молоком, полученным из сосцов его матери52. И крови пить они не смеют, а равно есть мясо, которое не очищено от крови тщательно и не посолено.
У Роба кровь застыла в жилах, и он сказал себе, что мистрис Мерлин совершенно права: он не в силах понять евреев. Вот уж поистине язычники! Его едва не стошнило, когда лекарь вознес хвалу Богу за съеденную ими пищу без крови и без мяса.
И все же он попросил разрешения расположиться на эту ночь в их саду. Беньямин Мерлин настоял, чтобы он спал под кровом, в прилегающем к дому сарае, и вскоре Роб уже лежал на душистом сене, прислушивался через тонкую стенку к голосу женщины, который то резко повышался, то звучал тише. В темноте он безрадостно усмехнулся, понимая, хотя и не знал языка, смысл того, что она говорила мужу.
«Ты
