– Он должен привести нас в город Габрово прежде, чем начнутся настоящие снегопады. Через эти горы можно пройти большим перевалом, который так и зовется, Балканские Врата84, но перевал уже закрыт. Караван будет зимовать в Габрово, недалеко от подъема к перевалу. В этом городе хватает постоялых дворов и домов, где готовы принять путников. Ни одного другого города, достаточно большого, чтобы вместить такой караван, как наш, вблизи перевала нет.
Роб кивнул, сразу сообразив, какие преимущества это ему сулит.
– Значит, я всю зиму смогу учить персидский язык.
– Ты не можешь взять книгу, – возразил Симон. – Мы не останемся с караваном в Габрово. Мы отправимся в городок Трявна, неподалеку, там есть евреи.
– Но книга мне нужна. И мне необходимы твои уроки!
Симон только плечами пожал.
Тем же вечером, покормив Лошадь, Роб подошел к костру евреев. Они рассматривали какие-то особенные подковы с шипами. Меир протянул одну Робу:
– Тебе надо заказать такие для своей кобылы. Они не позволяют животному скользить на снегу и льду.
– Нельзя ли мне поехать в Трявну?
Меир переглянулся с Симоном – они, очевидно, уже обсуждали этот вопрос.
– Не в моей власти обещать, что тебе окажут там гостеприимство.
– Кто же имеет такую власть?
– Еврейскую общину там возглавляет очень мудрый человек, рабейну85 Шломо бен Элиаху.
– Что значит «рабейну»?
– Ученый человек. На нашем языке значит «наш учитель». Это высший почет.
– Хорошо, а этот Шломо, мудрец этот – он человек надменный, презирающий незнакомцев? Холодный и неприступный?
Меир улыбнулся и покачал головой.
– Тогда разве нельзя мне отправиться к нему и попросить позволения зимовать там, поблизости от вашей книги и уроков Симона?
Меир посмотрел Робу в глаза и не стал делать вид, будто его очень обрадовал такой вопрос. Долго молчал, но когда стало ясно, что Роб упрям и готов ждать ответа, сколько потребуется, Меир вздохнул и снова покачал головой:
– Мы проводим тебя к рабейну.
29. Трявна
Габрово оказалось унылым городком с кое-как сбитыми деревянными домишками. Робу уже много месяцев хотелось поесть чего-нибудь, не им самим приготовленного, а вкусного и поданного ему на стол в трактире. Евреи задержались в Габрово, чтобы навестить одного купца – за это время Роб мог зайти на один из трех постоялых дворов. Еда страшно его разочаровала: мясо пересолено в тщетной попытке скрыть запах гниения, лепешка черствая и заплесневелая, с дырками, которые, без сомнения, проточили жучки. Помещение, как и еда, тоже никуда не годилось. Если и на двух других постоялых дворах не лучше, то путников из их каравана ждала нелегкая зима. К тому же каждая свободная комната была буквально забита тюфяками, так что и спать придется буквально локоть к локтю.
Меиру со спутниками не понадобилось и часа, чтобы добраться до Трявны, куда меньшего поселка, чем Габрово. Еврейский квартал – кучка тесно прижавшихся друг к другу, словно для тепла, крытых соломой домиков из поседевших от дождей и снегов досок – отделялся от остальной части поселка голыми виноградниками и коричневыми полями. На полях коровы щипали остатки побитой заморозками травы. Путники свернули в грязноватый общий двор, где мальчишки приняли у них поводья лошадей.
– Тебе лучше подождать здесь, – сказал Робу Меир.
Ждать пришлось недолго. Вскоре к нему вышел Симон и повел Роба в один из домов, дальше – по темному, пахнувшему яблоками коридору в комнату, где из мебели были лишь стул и стол, заваленный книгами и рукописями. На стуле сидел старик со снежно-белыми волосами и бородой. Был он широкоплечий, плотный, с дряблыми складками на шее. Карие глаза от старости стали водянистыми, однако Роба они сразу пронизали до костей. Никаких вступлений не последовало. Разговор шел, как будто на аудиенции у знатного господина.
– Рабейну сказали о том, что ты держишь путь в Персию и нуждаешься в изучении тамошнего языка ради своего дела, – сказал Симон. – Он же спрашивает: разве для учебы мало той радости, какую приносит само по себе познание нового?
– Иногда учение приносит радость, – сказал Роб, обращаясь непосредственно к старику. – Для меня же это прежде всего тяжкий труд. Я изучаю язык персов, ибо надеюсь, что это сможет доставить мне желаемое.
Симон и рабейну затараторили на своем наречии.
– Он спросил, всегда ли ты такой честный. Я ответил, что ты достаточно прямой человек, если можешь сказать умирающему, что он скоро умрет. И рабейну ответил: такой человек достаточно честен.
– Переведи: у меня есть деньги, я заплачу за кров и еду.
– У нас не постоялый двор, – покачал головой мудрец. – Кто живет здесь, тот должен трудиться, – передал Шломо бен Элиаху через Симона. – Если Всемогущий будет милостив к нам, то нынешней зимой цирюльник-хирург здесь не понадобится.
– Мне не обязательно работать цирюльником-хирургом, я готов делать то, что окажется полезным.
Длинные пальцы рабейну поглаживали и скребли его бороду, пока он размышлял. Наконец он объявил свое решение.
– Всякий раз, когда забитая корова будет признана некошерной, – перевел Симон, – ты станешь отвозить мясо в Габрово и там продавать мяснику-христианину. А по субботам, когда евреи не должны трудиться, ты будешь поддерживать огонь в их очагах.
Роб замялся. Старый еврей с интересом посмотрел на него, заметив сверкнувший в глазах Роба огонек.
– Что-то не так? – тихо пробормотал Симон.
– Если евреям нельзя трудиться по субботам, не хочет ли он погубить мою душу, поручая эту работу мне?
Раввин, услышав перевод, улыбнулся.
– Он говорит: ему кажется, что ты не очень стремишься сделаться евреем, мастер Коль.
Роб покачал головой.
– В таком случае он совершенно уверен, что ты без всяких опасений можешь трудиться по субботам, ибо их соблюдают лишь евреи. В Трявне ты будешь желанным гостем, говорит он.
Рабейну повел их туда, где будет спать Роб, в дальнюю часть большого коровника.
– В доме учения есть свечи. Но здесь зажигать свечи для чтения нельзя, потому что вокруг сухое сено, – строго предупредил рабейну через Симона и тут же приставил Роба к работе, велев вычистить стойла.
В ту ночь он спал на соломе, а кошка, как лев, охраняла его, устроившись в ногах. Мистрис Баффингтон время от времени покидала Роба, чтобы попугать какую-нибудь мышку, но неизменно возвращалась. В коровнике было темно и влажно, от больших животных шло приятное тепло, и Роб, как только привык к постоянному мычанию коров и к сладковатому запаху навоза, уснул быстро и умиротворенно.
Зима пожаловала в Трявну, отстав от Роба всего на три дня. Ночью повалил снег, и в следующие два дня пушистые снежинки, такие большие, что походили на взбитые сливки, плыли и плыли к земле, иногда сменяясь противным мокрым снегом с пронизывающим ветром. Когда снегопад утих, Робу вручили большую деревянную лопату. Надев еврейскую кожаную шляпу, которую нашел на крючке в коровнике,
