Как заметил Роб за время путешествия, на утренней молитве ежедневно, кроме субботы, каждый взрослый мужчина привязывал к верхней части руки и ко лбу две маленьких кожаных коробочки. Назывались они тфилин89 и содержали отрывки из священной книги, Торы: коробочка на лбу была ближе к разуму, а та, что на руке – ближе к сердцу.
– Мы так поступаем, выполняя то, что сказано в книге Второзаконие, – объяснял ему Симон. – «И да будут слова сии, которые Я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем… и навяжи их в знак на руку твою, и да будут они повязкою над глазами твоими»90.
Трудность была в том, что Роб не знал – просто не видел никогда, – каким образом евреи привязывают эти тфилин. И Симона он спросить не мог – было бы странно, что христианин интересуется подробностями иудейского ритуала. Он примерно подсчитал, что вокруг руки они обматывают десять витков ремешка, но витки на ладони разглядеть было сложнее – ремешок как-то по-особому пропускался между пальцами.
Стоя в холодном пахучем коровнике, Роб обмотал левую руку веревкой, которая заменяла ему ремешки тфилин, но обмотать ладонь и пальцы выходило у него плохо – ерунда какая-то.
И все же евреи были прирожденными учителями, и всякий новый день Роб узнавал что-нибудь новое. В школе при церкви Святого Ботульфа священники говорили ему, что ветхозаветного Бога зовут Иегова. Однако, когда он упомянул это имя здесь, Меир отрицательно покачал головой.
– Знай, что для нас Господь Бог наш, да благословен Он будет вовеки, имеет семь имен. Вот это – самое священное. – Обгорелой палочкой из очага он написал на досках пола на фарси и на «наречии» евреев: Яхве. – Это имя никогда не произносят вслух, ибо сущность Всевышнего выразить невозможно. Христиане произносят его неправильно, вот как ты только что. Иегова – это не имя Бога, понятно?
Роб кивнул.
Лежа ночью на своей соломенной постели, он припоминал новые слова и обычаи. Пока сон не одолевал его, повторял про себя фразы, отдельные благословения, жесты, произношение отдельных звуков, то выражение восторга, которое появлялось на лицах во время молитвы, – и все это накапливалось в его мозгу, как в кладовой, ожидая дня, когда может понадобиться.
– Держись подальше от внучки рабейну, – хмуро сказал Робу Меир.
– Она меня не интересует. – Прошло уже много дней с тех пор, как они беседовали за дойкой, а больше она поблизости не появлялась.
По правде говоря, Робу накануне ночью приснилась Мэри Каллен, а утром он пробудился и долго еще лежал, как оглушенный, с горящими глазами, пытаясь припомнить подробности этого сна.
– Вот и хорошо, – кивнул ему Меир с прояснившимся лицом. – Одна женщина подметила, что та смотрит на тебя слишком уж пристально, и доложила об этом рабейну. А он попросил меня поговорить с тобой. – Меир приложил к носу указательный палец. – Обменяться одним словом с умным человеком куда лучше, нежели целый год уговаривать дурака.
Роб обеспокоился и встревожился: ему необходимо было и дальше оставаться в Трявне, наблюдать еврейские обычаи и учить фарси.
– Мне не нужны хлопоты из-за женщины.
– Само собой разумеется, – вздохнул Меир. – Хлопоты доставляет девушка, ее пора выдавать замуж. Она с детства помолвлена с реб Мешуллумом бен Натаном, внуком реб Баруха бен Давида. Знаешь реб Баруха? Такой высокий, худой. С длинным лицом. И нос у него тонкий, острый. Он в доме учения сидит сразу за очагом.
– А, этот! Знаю. Старик с горящими глазами.
– Глаза горят, потому что в нем пылает любовь к знанию. Если бы рабейну не был рабейну, то реб Барух был бы рабейну. Они издавна были ярыми соперниками в учении и близкими друзьями. Когда их внуки были еще совсем крошками, они с радостью договорились поженить их, чтобы семьи объединились. А потом между ними произошла страшная ссора, которая положила дружбе конец.
– Из-за чего же они поссорились? – полюбопытствовал Роб. В Трявне он уже достаточно освоился, чтобы и посплетничать немного.
– Они вдвоем забили быка. Ну, ты уже должен понимать, что наши законы кашрут91 – древние и весьма сложные. Они включают правила и комментарии к ним: что и как надо делать, а что и как не надо. Так вот, на одном легком животного обнаружилось маленькое пятнышко. Рабейну привел в пример многие случаи, когда такой недостаток объявлялся маловажным и ни в коей мере не мешал считать мясо чистым. Реб Барух привел в пример другие случаи, которые указывали на то, что мясо испорчено таким пятнышком и есть его нельзя. Он настаивал на своей правоте и обиделся на рабейну, который поставил под вопрос его ученость.
Так они пререкались, пока рабейну не потерял терпения. «Разрубите животное пополам, – велел он. – Я свою половину заберу, а Барух пусть делает, что хочет, со своей».
Когда же он принес полбыка домой, то собирался съесть. А потом поразмыслил и стал сокрушаться: «Как же я стану есть мясо этого животного? Одна его половина лежит у Баруха на свалке, а я съем другую половину?» И решил выбросить свою половину тоже.
С тех пор они все время выступают друг против друга. Если реб Барух говорит «белое», то рабейну говорит «черное», а если рабейну говорит: «Это мясо», то реб Барух возражает: «Это молоко». Когда Рахили было двенадцать с половиной, то есть когда родителям пора уже было всерьез готовиться к свадьбе, их семьи ничего не стали обсуждать, потому что знали: любая встреча закончится ссорой между двумя старцами. А потом юный реб Мешуллум, предполагаемый жених, отправился с отцом и другими мужчинами семьи в свое первое торговое путешествие в дальние края. Они поехали в Марсель с грузом медных чайников и пробыли там чуть ли не год, выгодно все продали и заработали кучу денег. Считая с дорогой, отсутствовали два года, пока прошлым летом не воротились с целым караваном, груженным добротными французскими одеждами. И все равно обе семьи, удерживаемые дедушками, так и не договорились о свадьбе!
Ну, а теперь, – подвел итог Меир, – всем известно, что Рахиль можно спокойно считать агуной, брошенной женой. У нее есть сосцы, но она не вскармливает детей, она взрослая женщина, но у нее нет мужа, и все это – сплошной скандал!
Оба согласились в том, что Робу лучше всего не бывать в коровнике, когда идет дойка.
Хорошо, что Меир с ним поговорил: кто знает, как все
