Реневаль написал в своем донесении, отправленном министру Тьеру в Париж, что изо всех сил пытался убедить кардинала переменить свое мнение, но тот не дрогнул. Тем временем Монтель успел проконсультироваться с главным раввином в Риме, однако и тот ничем не смог его утешить. Положение выглядело мрачным, и французский дипломат обратился за инструкциями в Париж.
8 июля министр прислал ответ: «Поступок Ватикана в отношении месье Монтеля нарушает принципы международного права в той же мере, что и принципы свободы совести». Папа (говорилось далее в письме) попирает «нерушимые законы природы и равенства людей, священные права человека и отцовские права… Строго говоря, месье Монтель является в наших глазах не евреем, а французским гражданином, и Папское государство обязано обращаться с ним точно так же, как и с любым другим из его сограждан». Следовательно, заключал министр, Франция никак не может принять обоснование, представленное государственным секретарем. Реневаль получил распоряжение немедленно принять необходимые меры, чтобы супругов Монтелей и их дочь отправили прямо во Францию, а также направить письмо папскому правительству с требованием позволить младенцу вернуться на родину[224].
17 июля граф де Реневаль снова написал министру Тьеру. Он сообщал, что Священная канцелярия все-таки признала крещение дочери Монтеля действительным. Все его ходатайства были отвергнуты, и граф уже начал отчаиваться, не видя никаких способов убедить Святейший престол переменить свое решение. Однако, сообщал он далее, удвоив старания и заручившись существенной поддержкой просвещенного монсеньора Капаччини, он все-таки заставил государственного секретаря осознать, какой огромный политический ущерб нанесет захват Ватиканом французского младенца, и в итоге удалось найти выход из тупика.
«Его преосвященство государственный секретарь известил меня о том, что его святейшество не может погрешить против совести и отдать девочку, ставшую христианкой, родителям-иудеям». Однако папа хорошо понимал, сколь сильные чувства испытывают по этому поводу французы. «Желая предоставить правительству короля доказательство своего доверия», докладывал граф, папа «передаст ребенка в мое распоряжение, если я поклянусь, что девочку воспитают в католической вере, тем самым исполнив долг совести». Реневаль сообщал французскому министру, что, поскольку такое решение позволит ему отправить девочку и ее родителей, куда он пожелает, он принял предложение кардинала.
То, что Святейший престол прекрасно сознавал, что́ дальше будет с девочкой, если ей разрешат вернуться во Францию, графу было очевидно, и он писал, что уже много раз говорил представителям Ватикана, что «правительство короля не вправе заставлять кого-либо из французских граждан воспитывать ребенка в чужой для него вере». Данная им клятва просто позволяла церкви соблюсти формальности, так как «Святейший престол явно искал способ оградить свою совесть хотя бы словесными формулами. Поэтому я согласился поступить так, как мне предлагали».
Реневалю пришлось действовать, не дожидаясь ответа министра. Получив 18 июля письмо от кардинала Ламбрускини, где излагались выдвинутые церковью условия соглашения, молодой граф 21 июля отослал ответ, составленный в крайне продуманных выражениях: «У меня нет сомнений в том, что правительство короля позаботится о том, чтобы так все и было, и я убежден, что оно использует все возможные средства для достижения таковой цели. Смею надеяться, что в результате вы вскоре приступите к исполнению тех примирительных намерений, которые уже высказали мне и в которых правительство короля, несомненно, усмотрит новое свидетельство чувств его святейшества»[225].
Граф де Реневаль явно испытывал некоторую неловкость от содеянного, потому что, по-видимому, это шло несколько вразрез с полученными указаниями и его начальство в Париже могло решить, что он не вполне отстоял честь французского правительства. Поэтому свое письмо он заключил в несколько оборонительном ключе: «Я полагаю, что такое решение, с учетом твердых намерений Святейшего престола получить абсолютные гарантии того, что девочка будет воспитана в католической вере, является наилучшим из всех, на какие только разумно было надеяться, и я горячо надеюсь, что оно получит одобрение Вашего Превосходительства»[226].
27 июля граф написал во французское министерство последний отчет о деле Монтелей. Папское правительство выдало ему девочку, и он немедленно передал ее матери. 24 июля мать и дитя сели на корабль, отплывавший на Мальту, где их уже ждал отец семейства.
К этому донесению Реневаль прилагал текст письма кардинала Ламбрускини от 18 июля, в котором излагались результаты расследования, проведенного Священной канцелярией в связи с крещением, и условия соглашения, достигнутого с представителем Франции. Священная канцелярия постановила, что ребенка следует забрать у родителей и поместить в Дом катехуменов. Однако, поскольку дело затрагивало подданных французского короля, папа, «желая продемонстрировать его величеству и королевскому министру свою полную уверенность в лояльности французского правительства, соглашается вручить крещеную девочку Вашей Светлости при условии, что от имени своего правительства Вы заверите Святейший престол в том, что упомянутое правительство обязуется воспитать ее в католической религии». Далее в письме государственного секретаря подчеркивалось, что «дело это имеет столь великую важность в глазах Его Святейшества, что без выполнения данного условия он бы ни за что не согласился отпустить этого ребенка»[227].
Давая потом оценку всему этому делу, Реневаль вспоминал, что перед ним стояли две цели: «вернуть ребенка родителям и постараться не спровоцировать серьезного конфликта между двумя правительствами». Это было нелегко. Французскому поверенному в делах, представителю аристократической и дипломатической семьи (ранее его отец служил французским послом в Испании), было всего 27 лет. Кардинал Ламбрускини, известный своей непреклонностью в вопросах веры, отвергал любые компромиссы. Потребовались десять продолжительных встреч между государственным секретарем и монсеньором Капаччини, не считая его встреч с самим графом, прежде чем кардинала удалось убедить. Государственный секретарь боялся создавать прецедент: в его глазах право (а точнее — обязанность) церкви отбирать крещеных еврейских детей у родителей было безусловным. «Уместно заметить в связи с данным делом, — заключал граф, — что ненависть и презрение к еврейскому народу, даже среди самых просвещенных лиц, продолжают бушевать здесь в полную силу»[228].
Таким образом, дело Монтелей завершилось воссоединением крещеной девочки с родителями-евреями. Но даже если бы люди, составлявшие в 1858 году петицию для римской еврейской общины, знали все подробности дела, вряд ли это что-либо изменило бы в лучшую сторону. Ватикан справедливо возразил бы: если младенца в итоге вернули родителям, то это произошло вопреки ясно высказанным указаниям Святейшего престола, требовавшего ровно противоположного. Если предписания Ватикана и были нарушены, то вины церкви здесь нет
