Кабинет, в который меня ввели, разительно отличался от остальной части тюрьмы. Почему-то я, прежде всего, обратил внимание на само помещение и только потом присмотрелся к следователю и прислушался к его словам. Возможно, именно потому, что это помещение так разительно отличалось от моей камеры и коридоров, по которым меня вели, я и был выбит из колеи. Уверен, именно на такой эффект и был расчет. Чистые беленые стены, ярко освещенные десятком свечей, довольно дорогой стол и даже ваза с цветами на этом столе – контраст был разителен. Еще сильнее был контраст между поведением следователя и конвоиров. Как только я смог сосредоточиться на происходящем, я услышал:
– Это что такое?! На каком основании вы так себя ведете с подследственным? Он разве оказывал сопротивление? И почему он в таком виде?
– Прошу прощения, гражданин дознаватель! – глядя поверх головы следователя и вытянувшись по стойке смирно, отвечал конвоир.
– Мне не интересны ваши извинения, их нужно приносить не мне. Убирайтесь отсюда, с глаз моих! – дознаватель выглядел крайне необычно. Совсем не так, как я себе представлял представителей этой профессии. За столом сидел невысокий, лысоватый человечек с удивительно мягким взглядом и тонкими чертами лица. Его можно было скорее принять за музыканта. Он мог бы быть скрипачом или даже флейтистом… Заподозрить в этом приятнейшем субъекте дознавателя, встреть я его на улице, я бы точно не смог.
Дождавшись, когда конвоиры выйдут за дверь, он наконец-то повернулся ко мне:
– Присаживайтесь, пожалуйста, лан Варден, – он гостеприимно указал на стул. – Позвольте принести извинения за поведение моих подчиненных. Произошло досадное недоразумение, виновные понесут заслуженное наказание.
Я послушно уселся на стул. Думаю, если бы мне не довелось пообщаться с Беаром, не понаслышке знакомым с судебной системой Артании, приветливость дознавателя могла меня обмануть. Он был отличным актером, этот следователь – не знай я о том, что это спектакль, я бы не усомнился в искренности этого великолепного лицедея. Беар как-то рассказывал некоторые способы ведения допросов, с которыми ему пришлось сталкиваться. Этот как раз один из них: сначала довести подозреваемого почти до нервного срыва от неизвестности в одиночной камере, потом напугать нарочито грубым обращением, а потом окончательно сбить с толку вежливостью и извинениями. Часто такая стратегия действительно срабатывает – подозреваемый от облегчения готов рассказать гораздо больше, чем рассказал бы, если бы его начали допрашивать сразу же.
– Меня зовут Тило Фромм, я старший дознаватель по особо важным делам. Я прибыл в Роверн только сегодня, из столицы, специально для того, чтобы разобраться в вашем деле. Лан Варден, пожалуйста, расскажите, где вы были после разрушения Элтеграба.
– Слава богам! Наконец-то! Я уже думал, про меня все забыли, и я так и проведу остаток дней в этой камере, – я решил не разочаровывать дознавателя и показать, что я полностью растерян. Конечно, не мне тягаться с опытным следователем, но я надеялся, что мне хотя бы ненадолго удастся его обмануть и успеть узнать хоть что-нибудь полезное. Да и просто усыпить бдительность дознавателя не помешает – меньше будут следить, легче будет сбежать.
– Понимаете, господин Фромм, я в полной растерянности. После того, как меня захватили в плен в Элтеграбе, я был полностью оторван от родины. Я несколько месяцев провел в плену, мне едва удалось оттуда бежать, – я стал рассказывать о своих злоключениях, убрав на всякий случай пока упоминания о встреченных орках и гоблинах и стараясь акцентировать внимание на страданиях, которые выпали на мою долю.
– Вернувшись, я сразу же попал в тюрьму – и я не понимаю, за что меня арестовали! Может быть, меня подозревают в дезертирстве? – подытожил я свой рассказ.
– Ну-ну, лан Варден, я ведь как раз и приехал в Роверн для того, чтобы во всем разобраться. – Лицо Фромма после моего рассказа было задумчивое и немного настороженное. – Я понимаю ваше состояние, особенно после тех испытаний, которые выпали, как вы утверждаете, на вашу долю! Вот что. Давайте мы на сегодня закончим, мне нужно как следует обдумать ваши слова, а уже завтра мы наш разговор продолжим, хорошо?
Я, конечно, согласился – а что оставалось делать? Однако реакция следователя показалась мне очень странной. Фромм выглядел так, будто услышал совсем не то, что ожидал. Впрочем, на следующее утро все прояснилось. Я проснулся от звука отодвигаемого засова и приготовился было к новому допросу. Как выяснилось, поторопился – меня не собирались никуда вести, наоборот, в моей более чем скромной обители появилось новое лицо. Посетитель. Точнее посетительница.
Я даже не сразу узнал эту женщину, а когда все же вспомнил ее лицо, моментально сообразил, отчего вчерашняя беседа закончилась столь быстро. Я с удивлением рассматривал госпожу Буше, нашу с отцом домовладелицу. Как же сильно она изменилась! От этой в прошлом дородной, цветущей женщины осталась едва ли половина – столь сильно она похудела. Казалось, она перенесла тяжелую болезнь. Это впечатление еще больше усугублялось ее крайне бледным лицом. После нашего последнего разговора и тех слов, что сказала она мне после смерти отца, я был на нее очень зол и обижен, но видеть ее нынешнее плачевное состояние все равно было неприятно. Что же ей пришлось перенести за этот год? Я обратил внимание на то, что она держится на ногах только за счет стражников, которые подпирают ее с двух сторон. Боги, да она смертельно напугана!
Молчание затягивалось, и я попытался слегка разрядить обстановку:
– Доброе утро, госпожа Буше. Простите, не могу предложить вам стул, – я развел руками, сетуя на скудную обстановку камеры. – Чем обязан визиту? – Откуда взялась моя столь неподходящая к обстановке вежливость, я сам не смог бы сообразить.
– Эрик? – дрожащим голосом переспросила женщина. – Эрик Варден? Так это из-за тебя меня схватила тайная стража?! – По мере узнавания в голосе ее проявлялось все больше прежних, крикливых ноток. – От вашей семьи у меня вечно одни проблемы!
Кажется, она хотела сказать что-то еще, но я этого уже не услышал – бывшую домовладелицу вывели, не заботясь о
