– Хорошая идея, – сказал Чарльз Уоллес. – Я пошел.
– Я с тобой.
– Нет. Оставайся здесь.
– Но…
– Ты помнишь, как на прошлой неделе, когда ты сильно простыла, доктор Луиза боялась, что у тебя начнется пневмония? Тебе нельзя рисковать простудиться снова. У тебя же ребенок.
– Ну ладно, Чарльз, но…
– Мег, – мягко сказал он. – Меня что-то удерживает, и мне нужно освободиться. Мне нужно побыть одному. Но мне очень надо, чтобы ты вникала со мной.
Мег забеспокоилась:
– Но я совсем отвыкла…
Вниканием они звали способность быть с другим, какое бы расстояние вас ни разделяло, и говорить на языке глубже слов. Чарльз Уоллес родился с этим даром. Понемногу Мег научилась понимать мысли, которые он посылал ей, узнавать то, что он хотел ей сообщить. Вникание намного превосходило обычное экстрасенсорное восприятие, и хотя для Чарльза Уоллеса оно было естественным, как дыхание, от Мег оно требовало глубокой сосредоточенности. Чарльз Уоллес и Кальвин – лишь с ними двумя она могла говорить на этой речи глубже слов и слышать их.
– Это все равно что плавание, – заверил ее Чарльз Уоллес, – или езда на велосипеде. Стоит лишь научиться, и ты никогда этого не забудешь.
– Я знаю… но я хочу пойти с тобой. – Она попыталась утаить мысль: «Чтобы защитить тебя».
– Мег. – Голос его был настойчив. – Ты нужна мне, но ты нужна мне здесь, чтобы вникать со мной на всем пути, от начала до конца.
– На пути куда?
Лицо Чарльза Уоллеса было бледным и напряженным.
– Я пока не знаю. У меня такое ощущение, что это будет долгий путь, но то, что нужно сделать, нужно сделать быстро.
– Но почему именно ты?
– Может, и не я. Мы точно не знаем. Но кто-то же должен.
«Если никто этого не сделает, – подумала Мег, – тогда этому миру конец – во всяком случае, тому миру, каким мы его знаем».
Она обняла брата и поцеловала.
– Мир да сопутствует тебе.
Мег выключила свет, легла и стала ждать, когда в ее сознании зазвучит голос Чарльза. Котенок потянулся, зевнул и снова заснул, и его глубочайшее безразличие действовало успокаивающе. Потом Мег села, внезапно заслышав собачий лай.
Лай, громкий и требовательный, все не умолкал. Вот точно так же лаял Фортинбрас, когда хотел привлечь внимание. Мег включила свет. Лай смолк. Стало тихо. Почему он прекратился? Мег поднялась с кровати, поспешно натянула халат и тапки и направилась вниз, позабыв про седьмую ступеньку. Та громко заскрипела. На кухне Мег увидела, как родители и Чарльз Уоллес гладят большущую беспородную собаку.
Миссис Мёрри посмотрела на Мег безо всякого удивления:
– Думаю, наша собака нас нашла.
Мистер Мёрри осторожно потянул за стоящее торчком ухо собаки; второе ухо обвисло.
– По виду она типичная дворняга, но, похоже, добрая и умная.
– Ошейника не видать, и вообще ничего такого, – сказал Чарльз Уоллес. – Она голодная, но не слишком худая.
– Найдешь ей что-нибудь поесть, Мег? – спросила миссис Мёрри. – В кладовой вроде еще оставалось что-то после Фортинбраса.
Насыпав в миску корма, Мег подумала, что все они ведут себя так, словно эта собака с ними надолго.
Ни в появлении собаки, ни в том, что семья так спокойно ее приняла, ничего странного не было. Фортинбрас пришел к ним точно так же: однажды возник на пороге щенком-подростком. Но именно от самой обычности происходящего на глаза Мег навернулись слезы.
– Как мы ее назовем? – спросила миссис Мёрри.
– Ее зовут Ананда, – невозмутимо сообщил Чарльз Уоллес.
Мег посмотрела на брата, но он лишь чуть заметно улыбнулся в ответ. Мег поставила миску, и собака принялась есть жадно, но аккуратно.
– Ананда, – задумчиво повторила миссис Мёрри. – Похоже на звон колокольчика.
– Это санскрит, – сказал Чарльз Уоллес.
– А что это означает? – спросила Мег.
– Радость бытия, без которой Вселенная рухнет.
– Очень уж большое имя для одной собаки, – сказала миссис Мёрри.
– Она большая собака, и это ее имя, – отозвался Чарльз Уоллес.
Когда Ананда закончила есть, вылизав старую миску Фортинбраса дочиста, то подошла к Мег, виляя хвостом, и протянула ей лапу. Мег взяла ее. Подушечки на лапе были холодными и грубыми.
– Ты красивая, Ананда.
– Ну не то чтобы, – с улыбкой сказал мистер Мёрри, – но она определенно умеет подать себя.
Засвистел чайник.
– Я сейчас заварю чай от простуды. – Миссис Мёрри выключила конфорку и залила кипятком стоявшую наготове кастрюльку. – А потом пойдем спать. Уже поздно.
– Мама, – поинтересовалась Мег, – ты не знаешь, как зовут миссис О’Киф? Бранвен?
– Кажется, да, хотя я вряд ли когда-нибудь решусь называть ее так. – Она поставила перед Мег чашку, над которой поднимался пар.
– Помнишь простыни, которые она нам подарила?
– О да, превосходные старинные льняные простыни.
– С инициалами. Большая буква М в середине, а по краям Б и З, немного поменьше. Ты не знаешь, что означает З?
– Зоя, или Зилла, или еще что-нибудь необычное. А что?
Мег снова ответила вопросом:
– А имя Бранвен что-нибудь означает? Оно какое-то странное.
– Самое обычное ирландское имя. Кажется, первая Бранвен была ирландской королевой, хотя прибыла она из Англии. Возможно, она была из пиктов, точно не скажу.
– Когда это было? – спросил Чарльз Уоллес.
– Точно не знаю. Давно.
– Больше двух тысяч лет назад?
– Наверное, около трех. А что?
Чарльз Уоллес налил молока себе в чай и внимательно посмотрел на непрозрачную жидкость.
– Это может оказаться важным. В конце концов, это имя Ма О’Киф.
– Она родилась здесь, в деревне, ведь так? – спросила Мег.
– Мэддоксы жили здесь с незапамятных времен, – ответил отец. – Она последняя из семейства, но Мэддоксы играли тут важную роль в восемнадцатом и девятнадцатом веках. А потом для них настали тяжелые времена.
– А что случилось? – не унимался Чарльз Уоллес.
Мистер Мёрри покачал головой.
– Думаю, твоей матери или мне надо как-нибудь найти время и изучить историю деревни. Наши корни тоже погребены где-то в ее прошлом. Я унаследовал этот дом от двоюродной бабушки, которую почти не знал, как раз когда мы приняли решение уехать от городской суеты и продолжить исследования в тишине и покое. И этот дом стал решающим доводом.
– Оказалось, что здесь у нас остается не больше времени для других занятий, чем в городе, – печально произнесла миссис Мёрри. – Но по крайней мере, здесь мы заваливаем себя работой сами – никто нам ее не навязывает.
– Эта Бранвен, – продолжал расспрашивать Чарльз Уоллес, – была важной королевой?
Миссис Мёрри приподняла брови:
– Откуда этот внезапный неуемный интерес?
– Бранвен Мэддокс О’Киф была необычайно интересна сегодня вечером.
Миссис Мёрри пригубила чай:
– Я не вспоминала мифологию Британских островов с тех самых пор, как вы стали слишком большими, чтобы читать вам на ночь. Полагаю, что Бранвен была важной персоной, иначе я бы ее не запомнила. Извини, но добавить мне нечего. Последние годы я больше интересовалась клеточной биологией, чем мифологией.
Чарльз Уоллес допил чай и отнес чашку в раковину:
– Ничего, если я пойду пройдусь?
– Лучше не надо, – сказал отец. – Уже поздно.
– Пожалуйста, папа. Мне нужно
