Ротмистр сделал пару шагов и пнув рыжего в живот, поинтересовался:
- Где у вас конспиративная квартира?
В ответ же услышал лишь мат и оскорбления в свой адрес. Но не растерялся. Спокойно взял его левую руку за кисть. А потом ударом ноги сломал в локте эту конечность. Словно палку. Раз и готово. Только кости наружу торчат.
Взвыл рыжий от такого обращения. Но ненадолго. С целью повышения готовности к продуктивному общению Максим прописал ему интенсивный массаж тестикул носком сапога… с размаху. Что немедленно и исполнил. Отчего парень скорчился, перейдя к пению в беззвучном режиме. Вроде и кричит, и вон, даже рот открыт, а звуков нет.
- Повторяю вопрос. Где у вас конспиративная квартира? – Повторил ротмистр свой вопрос, когда парень немного отошел.
Тот прохрипел адрес. После нового пинка сообщил сколько там человек. И вообще – охотно поделился оперативными сведениями.
- Все понял? – Спросил Максим у городового.
- Так точно ваше высокоблагородие! – Тот был приятно удивлен и шокирован тем, как этот боевой офицер быстро и просто расколол обычно неприступного «борца за правое дело». А потом осторожно добавил. – Лихо у вас вышло. Может он вам расскажет о том, из какой организации?
- Этот? – Удивился Максим. – А он разве не простой разбойник?
- У меня убеждения! – Прохрипел рыжий.
- Все твои убеждения – на мухоморах замешаны! Ты изменник, враг народа и идиот! – Рявкнул Максим. А потом, продолжил, понимая, что раз уж на то пошло, надо поработать и на публику. – Изменник потому что вышел против верного слуги Императора. Враг народа, ибо напал на офицера во время войны. То есть, стремился приблизить поражение нашего Отечества. И ввергнуть всех этих людей в ничтожество! – Громко произнес ротмистр, делая широкий жест. – Ибо горе побежденным! А идиот, потому что напал на боевого офицера. Или ты думаешь Георгия и Владимиров с мечами мне повесили за красивые глаза? Олигофрен обкуренный!
- Олигофрен? – Спросил кто-то из толпы. – А что сие?
- Олигофрения выражается в умственной отсталости по причине патологии головного мозга. Грубо говоря – дурак не потому, что не учился и не развивался, а потому что таким уродился. Ну а как иначе? В «борцы за народное счастье» идут либо дураки разного толка, либо откровенные мерзавцы. Честному и здоровому человеку там делать нечего.
Высказался и посмотрел на часы. Потом на этого скрюченного дельца на мостовой. И спросил городового:
- Как скоро по адресу прибудет наряд?
- Не ранее чем через час, ваше высокоблагородие.
- Эх… разбежаться могут.
- Почему?
- Как почему? Ты третьего видишь? Я слышал, что они тройками работают. Или его не было, что вряд ли. Или он побежал предупреждать своих. Ладно…
Сказал Максим и схватив рыжего за здоровую руку, потащил его по мостовой к автомобилю. Открыл багажник. Загрузил его туда словно мешок с картошкой. Закрыл крышку. И бросил городовому:
- Поеду, навещу разбойничков. Но наряд все равно высылай…
Спустя десять минут в дверь конспиративной квартиры постучали. Ее порывисто открыл какой-то черноволосый мужчина. Но только для того, чтобы поймать в объятья затравленно озиравшегося рыжего подельника. А следом зашел Максим с пистолетом в руке и не предвещающей ничего хорошего улыбкой…
Наряд полиции спешил как мог, но все равно не успели. Когда они подъехали, ротмистр стоял на улице, прислонившись к своему автомобилю, и с интересом листал какой-то журнал. А чуть в стороне лежал сжавшийся в комочек человек и с ужасом смотрел на Меншикова. Тот самый третий, который действительно пытался предупредить своих подельников.
Начальник наряда доложился и получил пачку листов с чистосердечными признаниями практически всех участников данной банды. За исключением канального пловца и курьера-бегуна. Один был на руках у полицейских, а со вторым Максиму было лень возится. Да, признания были на изрядно помятой и местами заляпанной кровью бумаге. Но они были. И письменные. Что существенно упрощало расследование.
Сами разбойнички оказались на третьем этаже. Они сидели, забившись в дальний угол комнаты. Помятые и испуганные. Когда же их попытались вывести – сопротивлялись как могли. Ведь Меншиков им запретил покидать помещение. И вздохнули с некоторым облегчением, только поняв, что Максим Иванович сел в свой автомобиль и уехал…
Участковый пристав вышел на улицу, наблюдая за тем, как задержанных грузят в подводу. Закурил папиросу и усмехнулся. Он никогда не видел и не слышал, чтобы кто-то мог так быстро смять этих «борцов за правое дело». Не сломать. Нет. А именно смять. В фарш. В кашу. Не без членовредительства. Переломов и побоев на них не счесть. Но пристав был уверен – теперь они расскажут все. Просто потому, что не захотят снова встретиться с Меншиковым…
Максим же поехал к себе на квартиру, приводить себя в порядок. Немного пострадала форма. Порвалась в одном месте и запачкалась кровью. Да и весь слегка растрепался. В таком виде барражировать по окрестностям было просто неприлично.
Умылся. Привел себя в порядок. Обработал несколько мелких царапин, полученных во время «интенсивной беседы» с разбойниками. Переоделся в запасной комплект и решил навестить супругу в Зимнем. Слухи-то наверняка скоро донесут печальные известия. А беременной женщине волноваться не нужно. Но не успел. Кто-то очень оперативно наябедничал. Поэтому, когда Максим вошел, Татьяна вскочила и, с радостными слезами на глазах, бросилась обниматься. С уже немаленьким таким животом наперевес.
Посидели. Он постарался как можно ее успокоить. Поиграл на гитаре и фортепьяно всякие приятности. Максимально безобидно пересказал события. Дескать, одного разбойничка выкинул в канал, а второму морду набил.
Она успокоилась. Умиротворилась. Поэтому он решил поехать в Царское село. Там стоял его отдельный эскадрон. И его боевой товарищ - Лев Евгеньевич Хоботов, узнав о нападении, мог бы взбаламутить людей. Чего доброго, еще в ружье поставит и на Петроград поведет. Он мог. Теперь мог. После той кровавой прививки, глубоко интеллигентный и либеральный выпускник-философ Императорского Санкт-Петербургского университета мог очень многое. Прямо бешеный воинственный хомяк-переросток!
Впрочем, не только он. Максим подтянул в свой эскадрон всю свою старую командую, пережившую рейд. И надо сказать, что ее тоже недурно отметили. Так, прапорщик Хоботов стал поручиком, обретя Анну IV степени, Станислава и Анну III степени с мечами и бантом, но главное – Святого Георгия IV степени. Солидно, но вполне заслужено.
Младший унтер-офицер Васков обрел не только звания фельдфебеля, но и натуральный иконостас из полного пакета Георгиевских медалей, Аннинской медали и четырех солдатских Георгиевских крестов. Ему выдали практически все, что могли выдать нижним чинам. Могли бы и
