— Я сам попросил, друг мой.
— Я должен был это предвидеть… Возможно, тебе это пригодится… Потом… Да, пригодится…
— Не понимаю, о чем ты говоришь, но хочу помочь тебе. Я просил брата Одиннадцатого отбить тебя силой, чтобы избавить от ужасных мук на костре.
— И ты о таком просил? Ну и позабавил же ты этого мудрого человека!
На его бесцветных губах появилась искренняя улыбка, в которой не было ни грусти, ни насмешки.
— Как тебе удается сохранять такую твердость духа?
— Потому что у меня есть знания и любовь к Божественному. Что может случиться со «мной»? Огонь поглотит эту оболочку из плоти, но меня не затронет. Я отождествляю себя не с телом, а с бессмертным духом, не подверженным никакому вреду. Платон ясно объяснил: все зависит от того, на чем сосредоточено наше сознание, дорогой мой.
— Но как, Бога ради, ты можешь спокойно об этом говорить? Разве ты сможешь избежать боли?
— Мог бы, но какая в том польза? Энергия мне понадобится для того, чтобы подняться к тонким мирам, откуда я смогу помогать людям и быть ближе к нашему Господу. Страдания — это оплата всех долгов. Страдания освобождают и обновляют внутренние силы. Разве бывают роды без боли? И рождение в духовной жизни происходит точно так же, требуя крови и слез. Распятие дало нам воскресение.
— Тебе страшно?
— Важно не это. Главное, чтобы страх не владел нами. Человек должен властвовать над своими слабостями… Но тебе пора идти, Пабло Симон. Инквизиторы в нетерпении… Будь здоров, учись и вспоминай меня. И я буду о тебе помнить.
— Отец Иустин, брат! — задыхаясь от боли и гнева, едва смог вымолвить Пабло Симон. Но железные пальцы его спутника вцепились в его руку и быстро потащили на площадь.
Она была уже до отказа набита народом. В лучах рассветного солнца можно было увидеть отдельный помост для священнослужителей и отдельный — для членов трибунала инквизиции. Перед ним выстроилось оцепление из королевских арбалетчиков. Возле церковников на почетных местах расположилась и местная знать. Под навесом щебетали знатные дамы, которых очень интересовало, что ощущает человек, переходя в иной мир. Только встречаясь со строгими взглядами своих духовников, они смущенно затихали.
Огромные толпы монахов громко молились за спасение грешной души.
Пабло Симон и его спутник вновь присоединились к группе братьев ложи. Его весьма удивило, что на помосте был и отец Матео — бледный, но спокойный. Он беседовал с отцом Педро, которого на днях должны были повысить до кардинала. Его объемистый живот колыхался, а красное лицо выдавало волнение. Похоже, такое огромное скопление горожан на площади беспокоило его.
Добросердечный простой народ давно устал от постоянных денежных «кровопусканий», которые устраивали ему хозяева, и от равнодушия и бездействия церковников. Отец Иустин вылечил многих, явив подлинную духовную силу и необыкновенное знание свойств различных трав. А теперь он попал в ловушку ненависти и обмана, и его собирались сжечь на костре.
Монотонный барабанный бой оповестил о том, что повозка, окруженная конным караулом инквизиции, въехала на площадь. Впереди шествовали экзорцисты — священнослужители, которые, как некоторые верили или должны были верить, обладали силой вселять страх в дьявольское воинство.
Над пестрой толпой поднялся страшный шум. Бродяги в лохмотьях потрясали своими железными клюками; пьяницы, как обычно, жестикулировали, не соблюдая никаких приличий; то тут, то там старшины гражданских орденов, увешанные оружием и наградами, выкрикивали имя самого кроткого, самого смиренного из Учителей. Однако эти возгласы только будоражили бедный, убогий народ, измученный страданиями, чумой, нищетой и предрассудками.
Двое инквизиторов держали под руки отца Иустина, одетого в красную хламиду с капюшоном, разрисованным черными дьяволами. Процессия остановилась перед помостом, над которым развевались хоругви. Размеренный стук барабанов сменился быстрой дробью. И Лонгин, не сходя со своего белого коня, откинул капюшон, скрывавший лицо приговоренного. Когда братья отца Иустина и те, кому он помог, увидели страшные следы пыток, среди них прокатился глухой стон. Он же одарил всех присутствующих улыбкой, ставшей еще шире, когда он встретился глазами с Лонгином. Тот придержал коня и отъехал.
Глашатай инквизиции зачитал выдвинутые обвинения. Отца Иустина обвиняли в колдовстве, а также в том, что в его тело, а точнее в печень, вселился дьявол, обвиняли в том, что он ест трупы обезглавленных детей, и даже в том, что принадлежит к некоему братству безбожников и душегубов. Лонгин приблизился к основному помосту и передал отцу Педро письменный вердикт. Тот тяжело поднялся и повернулся к отцу Иустину:
— Что ты скажешь на это, одержимый дьяволом? Трибунал инквизиции вынес приговор. Ты препятствовал экзорцистам и отказался вернуться в лоно Святой церкви. Однако, помня, что когда-то ты был добрым христианином, мы являем тебе нашу милость и подарим жизнь, если ты признаешь свою вину и поможешь нам погубить врагов Христа и его Посланника на земле. Говори, одержимый! Во имя Христа, вернись ко благу!
Обвиняемый стоял уже один, без сопровождения, цепляясь слабыми руками за край повозки. Глядя отцу Педро в глаза, он сказал звонким голосом:
— Покончим с этой комедией, Педро! Ты лучше всех знаешь, как я принял сан. Я достаточно чист и добр, чтобы не запятнать никого из вас. Дай мне покой, чтобы последние мгновения своей телесной жизни я мог посвятить молитве. Братья, слышащие меня! Иисус Христос сказал: «По плодам их узнаете их». Мой труд открыт перед вами. Возлюбленные мои, молитесь за этих людей. Умирают они, а не я. Они убийцы собственных душ. Из того, что вы слышали, правда лишь то, что я принадлежу к братству — и в этом братстве гораздо больше христианства, чем во многих церквях. И знаете, почему я присоединился к нему? Потому что наши священники ничему не учились и ни о чем не размышляли. Из-за политиканства и корыстного догматизма они забыли слова Учителя Праведности. Найдите Библию пятисотлетней давности, и вы увидите, что она сильно отличается от нынешней.
В этот момент Лонгин хлестнул коня, подъехал ближе и со всего размаха ударил приговоренного по лицу, крикнув:
— Нужно заставить замолчать этого демона, он развращает народ!
Отец Педро невольно поднялся с места, чтобы остановить его, но прокурор был слишком раздражен, чтобы
