В один миг площадь отозвалась ревом раненого зверя. Толпа горожан и студентов решительно двинулась к повозке с очевидным героическим намерением освободить отца Иустина. Отец Матео встал, а братья ложи, смешавшись с толпой, ждали лишь его знака, чтобы начать действовать.
Однако путь бунтовщикам преградили члены религиозных общин с тяжелыми дубовыми палками в руках. Столкновение было жестоким. Сторонники обреченного на смерть юноши вынуждены были отступить, но вооруженные косами, серпами и секирами крестьяне все-таки сильно помяли фанатиков.
Лонгин во главе сотни конных гвардейцев кинулся в самую гущу стычки, а в это время группки подростков добивали сбитых с ног людей, раскалывая камнями головы. Вскоре порядок был восстановлен, и отец Педро попросил осужденного продолжить свою речь, но покороче.
— Я не хотел этого! По моей вине убиты и покалечены люди… Заканчивайте скорее этот фарс, дайте всем спокойно разойтись по домам. Да смилостивится над вами Господь, а мне пусть Он даст силу…
Израненный и уставший от накала чувств отец Иустин почти упал на дно повозки. Двое стражников кинулись к нему и подняли на ноги.
Пабло Симон не мог пошевелиться — братья крепко держали его за руки, опасаясь, что он совершит что-то безрассудное.
Отец Педро подал знак, и повозка подъехала к большому костру, в центре которого стоял пятиметровый толстый столб, а с него свисали кандалы и колодки.
Конная гвардия оттеснила возбужденную толпу, та ревела, сама не понимая почему.
Поставили лестницу, отца Иустина подняли наверх и крепко приковали к столбу. У него был какой-то удивительно отсутствующий вид, он не сопротивлялся и двигался, как автомат. И только когда солдаты отошли в сторону, снова стал самим собой и, хотя был теперь еще бледнее, улыбался, обводя глазами площадь.
Священник поднес к его губам крест на длинной железной рукояти и сказал:
— Эй, Иустин, если извергнешь демона, что овладел тобой, и поцелуешь этот святой крест, на котором распяли Господа, то еще сможешь спастись, ибо милость Пресвятой Богородицы безгранична.
Осужденный грустно улыбнулся и сказал:
— Мне стыдно за вас, я хорошо вас знаю и вижу, что вас привел ко злу фанатизм, для меня непонятный. Мой вам последний совет: лучше изучайте древние языки, потому что слово «демон» означает «дух», который вы сейчас и выгоняете из моего тела. Прошу, зажгите костер, я очень устал и измучен всеми вашими пытками, и мне будет обидно, если люди воспримут мою физическую слабость как недостаток веры или недостаток знания.
— Дьявол тебя побери, — процедил священник.
Чернь начала бросать камни в костер и выкрикивать оскорбления — так же рьяно, как некоторое время назад защищала казнимого.
Глава трибунала отдал приказ, и раздалась траурная дробь барабанов. Стражник снова накинул на голову мученика красный, разрисованный дьяволами капюшон и затянул его веревками.
Несколько священников-экзорцистов окропляли святой водой людей, которые выкрикивали имя Христа, размахивая сотнями факелов и кидая камни в Иустина. Уже совсем обессилевший, он повис на цепях, которыми был прикован.
Громкая барабанная дробь послужила знаком для стражника, и тот кинул вязанку горящих веток к подножию столба. К нему присоединились все, у кого были факелы. Каждая церковная община делегировала для этого своих членов и пастырей.
Вскоре огромный костер полыхал, доставая до неба длинными красными языками и клубами черного дыма. Приговоренный не подавал ни единого признака жизни, даже когда какие-то жестокие люди тыкали факелами прямо ему в лицо, чтобы он пришел в себя и можно было поиздеваться над ним.
Отец Иустин тяжело приподнял голову и устремил свой взгляд, угадывавшийся даже сквозь капюшон, на безжалостных мучителей.
Отец Педро не смотрел на него. Он с подозрением осматривал подходы к площади, переживая за свою безопасность. Но рядом с ним отец Матео, бледный как смерть, будто окаменел и не сводил глаз с костра.
От ветра огонь перекинулся на капюшон мученика, и людям сразу открылось его обугленное лицо, обсыпанная пеплом голова и обгоревшие брови. Все ожидали истошного крика или страшных гримас, однако этот человек, который желал миру счастья, превозмог и свою нечеловеческую боль. На его обгоревших губах появилась широкая улыбка, а глаза устремились к небу.
Потом дым, скромный брат огня, скрыл предсмертные судороги тела, которое, ощущая, что душа покидает его, напоследок противилось этому.
А Пабло Симон видел только эту улыбку, выжженную в огне другим огнем — огнем Любви.
Глава IV. Сияющий венец
Юная дева Весны медленно превращалась в великую Матерь Природы; люди зовут ее Лето…
Пабло Симон был одет в белую тунику одежду недавно посвященных; на левой руке он носил горизонтальный символ, означавший восприимчивость, основательность и послушание.
Брат Одиннадцатый позвал его к себе, чтобы сообщить важные известия. Наступило полнолуние, и легкий ветерок, спускаясь с гор, наполнял ночь благоухающим ароматом.
— Приветствую тебя, Пабло Симон, а вернее, брат Сто Шестьдесят Третий!
— Приветствую тебя, почтенный брат! Чувствуешь, какой ветер? Ради кого Природа надевает такие наряды? Ее красота становится зрелой, чарующей…
— Она ожидает своего Супруга… чтобы показать ему Сына. Замечал ли ты, что, когда наступает пора цветения, бутоны на ветках и недостроенные птичьи гнезда как будто чего-то ждут?
— Да… Но чего?
— И они ожидают Супруга. Он целует их, отправляется на охоту, а потом возвращается, чтобы познать плод своей любви. Так он завершает царствование Супруги, и венец, который был перевернут, словно амфора, поворачивается обратно и указывает в небо.
— Язык этот весьма неясный, но, хотя его устройство мне не очень понятно, я «чувствую» общий смысл, скрытый в нем. Иногда так говорил брат Иустин… Он будет рад моему посвящению?
— Очень, если ты прошел его по велению сердца, а в этом я уверен!
— Не сомневайтесь; я живу лишь для того, чтобы служить человечеству, следуя универсальной мудрости, безымянной религии безымянного Божества.
— Слова, сказанные тобой, — нектар, из которого ангелы создают мед праведников. Они собирают мед с цветущих душ… Возможно, когда-нибудь ты убедишься, что мои слова — это не просто метафора. Природа едина, мы же дробим ее, а когда в наших руках оказываются
