Можно себе представить, что Климт постепенно создал вокруг себя такой дамский мир. Нынешние всякие «Дольче и Габаны» пусть и однополые, но тоже живут в этом увлекательном мире. Здесь в углу девочка надевает трусы, там другой делают причёску, думаю, Климту было хорошо расхаживать там в своём балахоне.
Юриспруденция. Роспись потолка для Венского университета, 1907 г.
Когда Климта поразил инсульт, первое, что он выдавил, придя в себя: «Пошлите за Эмилией».
Климт: «Я никогда не писал автопортретов. Меня гораздо меньше интересую я сам в качестве предмета картины, чем другие люди, прежде всего женщины».
Женщин, их лица, фигуры, детали причёски и тела, глаза, носы, шейки и сиськи Климт инкорпорировал в золотые массивы в его «золотой период» и во всякие другие массивы, когда золотой период его закончился.
Если в картине Климту был нужен мужчина, Климт обычно прятал его лицо.
Сам Климт выглядит на фотографии современным. Обширная, но не длинная щетина, с сединой. Белая рубашка с крупным высоким воротником и галстуком. Чуть всклокоченные волосы на затылке. Сфотографирован в две третьих лица, с разворота.
Эгон Шиле
У Господа не так много физиономий и типажей. Поэтому Артюр Рембо похож на Сергея Нечаева, а оба они похожи на Эгона Шиле. Подумайте об этом. Вот их даты и где родились и умерли.
Сергей Нечаев, 1847, Иваново, 1881, СПб (Шлиссельбург), 34 года.
Артюр Рембо, 1854, Шарлевиль, 1891, Марсель, 37 лет.
Эгон Шиле, 1890, Тульн на Дунае, 1918, Вена, 28 лет.
Один другого круче, эти трое, русский, француз и австриец (мать чешка, что делает Шиле близким и к Энди Уорхолу, и к Гитлеру) поколобродили, повыкаблучивались, погуляли и изрядно поразили и современников, и нас, последующие поколения.
В жизни Эгона Шиле важны две фигуры. Это Густав Климт, живописец, и несовершеннолетняя модель, девчушка, продавщица, кассирша, подрабатывающая натурщицей, — Вальбурга (Валли) Нойзель. На четыре года младше Эгона.
Шиле встретил Валли в Вене в 1911 году. Она работала натурщицей у Климта. В том же году они бежали из Вены в городок Чешски Крумлов, город матери Эгона, она там родилась, потом в Нойленбах. Там Эгона арестовали за связь с несовершеннолетней, но в конце концов судили за рисунки, найденные при обыске, они были признаны порнографическими. 21 день в тюрьме, потом ещё три.
1914 год… Шиле встретил двух школьниц, Эдит и Адель, дочерей слесаря, жившего напротив. Шиле привлекли обе, он в 1915 году оставил Валли. Они распрощались в кафе Eichberger, где Шиле играл в биллиард каждый день. Валли вступила в Красный Крест в качестве медсестры и умерла от скарлатины в военной больнице в Далмации перед Рождеством 1917 года.
Шиле и Эдит поженились в июне 1915 года. Через четыре дня Эгона призвали в армию. Служба его была связана с пленными русскими военными. Писарем в лагере для военнопленных русских офицеров в Нижней Австрии.
28 октября Эдит (беременная) умерла от инфлюэнцы (грипп, знаменитая испанка). Эгон Шиле умер через три дня, 31 октября 1918 года.
Молодая мать 1914 г.
Климт?
В 1906 году Шиле поступил в Школу прикладного искусства в Вене. Там его нашёл Климт.
Шиле сбежал из Школы в Академию. И теперь он нашёл Климта, показал ему свои рисунки. «Да, — сказал Климт, — это действительно талантливо, даже очень». Впоследствии Климт находил для Эгона моделей (Валли, по слухам будучи моделью Климта, спала с ним) сам покупал его рисунки, представлял его потенциальным покупателям.
Автопортрет с физалисом 1912 г.
В 1909 году Шиле бросил Академию, снял себе квартиру и студию. Атмосфера его студии: девицы-подростки. «Они там отсыпались после родительских побоев, лениво слонялись по комнатам, что им не разрешалось делать дома, расчёсывали волосы, одёргивали платья… Они вели себя подобно животным в клетке, которая их вполне устраивает». Говорят, Шиле поставлял свои рисунки коллекционерам порнографии.
Говорит Артур Рёсслер, о Шиле:
«Даже в присутствии импозантных мужчин Шиле производил яркое впечатление. Он был высок, строен и гибок, у него были узкие плечи и длинные угловатые руки и пальцы. У него было загорелое безбородое лицо, обрамлённое длинными тёмными непослушными волосами. Его широкий лоб рассекали глубокие горизонтальные морщины, что придавало его лицу трагическое выражение, казалось, его всё время грызёт изнутри неизбывная тоска. Говорил он лаконично и часто использовал афоризмы, что придавало его речи особую значимость, но значимость эта была не напускной, а естественной».
Вероятно, у него была мания преследования.
«Здесь отвратительная обстановка. Все завидуют мне и сговариваются против меня. Коллеги глядят на меня со злорадством», — пишет он в 1910 году.
Но у него была и мания величия. Из письма матери:
«Все прекрасные и благородные качества были объединены во мне… Я буду плодом, который сохранит жизнь даже после распада. Вы должны очень радоваться, что родили меня…»
Сейчас, через сто лет после его смерти, понятно, что он не преувеличивал. Его мать родила гения. Естественно, гений знал, что он гений. И в письме матери сказал о своём величии, это не мания была, но правдивое ощущение.
Жил Эгон так, как хотел, не смущаясь и не терзаясь.
Дочки слесаря понравились ему обе.
Он жил среди этих чулок, худых поп, невзначай задранных юбок, а поскольку санитария-гигиена-сантехника сто лет назад были значительно хуже, девочки Эгона, пусть и чистоплотные, наверняка издавали тонкий запашок девичьей мочи. И не могли так свободно и часто мыть интимные части тела, как в наши времена.
Девки слонялись, лежали, сидели в нескованных позах, потому что не опасались его, их Эгона. Позднее, во второй половине XX века, такими свойскими стали для моделей фотографы. Фотографы и модели стали жить так, как жил австрийский
