Я взяла первое, что мне попалось под руку — носовой платок, — положила его на пустую коробку и написала: „Клянусь любить только Андрюшу Горина“. Я не могу сейчас дать себе отчет, почему я это все сделала. Я вообще не вполне ясно помню эти минуты. Я протянула ему платок и сказала, намекая на его подлое, низкое отношение к Ире и циничное пари:
— Ты любишь оформление всякой подлости. Вот тебе расписка в том, что я готова даже продаваться, чтобы узнать, где мой сын…
Он посмотрел на платок, засмеялся и сказал:
— А это было бы забавно! Необыкновенная парочка!
Потом нахмурился и заговорил энергично и со злобой:
— Где твой сын? Ты никогда не узнаешь этого! Слышишь — никогда, никакой ценой! Я не настолько богат, чтобы терять курицу, несущую золотые яйца! Ты увезешь нашего сына и я никогда его не увижу. А ведь я тоже его люблю.
— Мы уже старики, — молила я его. — Начнем новую жизнь вместе с сыном. Я прощаю тебе все… все, всю свою загубленную жизнь! Я молю тебя.
Клянусь вам, я стала перед ним на колени, рискуя, что прохожие увидят эту сцену. Но в этом уединенном уголке парка не было ни души. Он рассмеялся и толкнул меня. Я едва не упала. Словно обожгло меня снова сказанное — твердо, жестоко, надменно:
— Никогда! Не проси — я никогда не отдам тебе сына! Ты никогда не узнаешь, где он…
Его лицо стало угрюмым и холодным. Он не знал пощады. Он отвернулся и стал насвистывать веселенькую оперетку…
Вся кровь ударила мне в голову, все, что накопилось за многие годы, вырвалось бешеной яростью из моей груди. Я взглянула на его самодовольную, равнодушную улыбку… выхватила из трости стилет… какая-то неведомая сила толкала меня… ярость владела мною…
Дальше… дальше я не помню.
Я очнулась у ворот парка… с половиной трости в руке. Я не могу понять, как меня не видели у ворот в таком виде.
Я села в автомобиль и уехала в свой отель. Потом явились мысли, что меня сейчас схватят, арестуют, будут судить…
Сидеть в тюрьме из-за этой гадины! Я подумала, что никто, видимо, не заметил, как я выходила из парка. Тогда пришла мысль, что первая меня может выдать Ира. Нужно было отвлечь ее подозрения.
Собрав всю силу воли, я собрала компанию и поехала в „Рамону“.
Когда я вернулась домой, — я упала на пороге своего номера в обморок: сказалось страшное напряжение, которое мне было нужно, чтобы выдержать эту опасную игру.
Кажется, мне удалось усыпить ее подозрения.
Потом знакомство с вами. Я поняла, что Ира выдала меня и что я накануне гибели. Я решила увезти ее куда-нибудь, тем более, что горячее чувство симпатии к этой женщине, пострадавшей от того же негодяя, заставляло меня помочь ей.
Это и задержало меня в Шанхае. Мы сговорились с ней бежать. Но предварительно мне хотелось узнать, какие подозрения вы и Кросс имеете против меня. С этой целью я поехала на свидание с вами.
Я убедилась, что моя свобода зависит от вас. Я убедилась также, что вы не сделаете мне зла. Я верю в ваше благородство и потому пишу вам все это. Вы поймете меня и мои мучения. Потерять сына, иметь руки в крови — этого достаточно, чтобы закрыть душу от всех радостей жизни.
Прощайте, Андре! Не ищите нас — меня и Иру. Мы уже далеко в море. Пусть счастье будет с вами всегда. Нежно целую вас, мой славный мальчик. Не забывайте несчастную леди Ю.
Ю.».
За окном моросил дождь, серое небо нависло над городом.
Отчаяние сдавило грудь Горина.
Он уронил голову и прошептал:
— Мне не забыть вас, леди Ю, никогда… никогда…
Глава 28
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА ЛЯМИНА
Прошли две недели — две недели отчаяния, ужаса для Горина.
Все померкло и посерело вокруг и жизнь стала неинтересной.
Удар, нанесенный ему странной женщиной со странным именем леди Ю, был слишком силен.
Словно что-то оторвалось от его души бесконечно дорогое, близкое, родное.
Он ловил себя на мысли, что в его отношении к леди Ю не было ничего чувственного.
Ему было странно, что он не желал ее, как желал бы всякую другую женщину при таких обстоятельствах. Только видеть ее, только говорить с ней, только слышать ее.
Была ли это любовь, настоящая любовь? Без чувственности? Или, быть может, это и есть настоящая любовь?
Горин осунулся, похудел. На службе спрашивали, что с ним. Он только равнодушно отмахивался.
Так же равнодушно посмотрел он на письмо, которое ему подал бой офиса.
Посмотрел, и хотя почерк, которым был написан адрес, был ему незнаком, его сердце вдруг мучительно и радостно сжалось: не весточка ли это от леди Ю?
Марка была английская, а штемпель почтового отделения в Гонконге.
Горин торопливо вскрыл конверт и прежде всего посмотрел на подпись. Писала Ира, блондинка, с которой уехала леди Ю.
Горин жадно впился в неровные, бисерные строчки.
— Дорогой Андрей Михайлович, — писала ему Ира. — Разрешите назвать Вас «дорогой»: так случилось, что нас многое соединило в эти странные и страшные дни, связанные с убийством этого человека.
Я знаю, что леди Ю писала Вам и распрощалась с Вами, так что Вы, конечно, удивитесь, получив это письмо, написанное с целью не проститься с Вами, а заставить Вас снова искать встречи с леди Ю.
Вы удивитесь началу письма, но Вы еще более удивитесь, когда узнаете самые поразительные вещи.
Я считаю долгом написать это письмо, так как больше не могу видеть страдания бедной леди Ю. Эта разлука с Вами выше ее сил. Она плачет целыми днями… это убьет ее.
Она не уполномочивала меня писать это письмо.
