Я должна Вам все открыть: так велит мне моя совесть, моя привязанность к этой женщине, моя любовь к ней и сострадание.
Так сложилось, что как это ни странно — я знаю о Вас и о Вашей жизни больше, чем Вы знаете сами — не удивляйтесь.
Леди Ю прочитала мне свое письмо к Вам, которое послала в день нашего с ней отъезда.
Не все правда в этом письме. Я внесу все нужные поправки, базируясь на рассказе леди Ю.
Она все, все поведала мне.
Она написала Вам, как произошла ее встреча с Ляминым, как они познакомились, повенчались, как определилось, что этот брак был ее ошибкой, которую трудно было исправить, ибо на свет появился сын.
Дальше она рассказала о разводе, об исчезновении сына и мужа, о новой с ним встрече, о вымогательствах и о самой удивительной в мире двадцатилетней погоне по всему миру. Все это верно и леди Ю мне это подтвердила.
На пароходе с ней был сердечный припадок, и когда я ухаживала за ней, она мне рассказала это самое главное.
Передаю ее подлинные слова, которые будут продолжением ее рассказа о том, что произошло в Джессфильд-парке:
— Я взглянула на его самодовольную, равнодушную улыбку… выхватила из трости стилет… какая-то неведомая сила толкала меня… ярость владела мною.
Я вонзила стилет ему в грудь и выпустила рукоятку.
Он схватился за нее обеими руками, пытаясь вытащить, но не смог и упал на землю.
Я читала в газетах, что стилет пронзил сердечную сумку. Приходится удивляться, что Лямин умер не сразу. Он прошептал:
— Ты убила меня! Беги отсюда скорее… спасайся!
У него на губах выступили розовые пузыри. Я окаменела, не могла сделать ни шагу.
Он прошептал совсем тихо:
— Умираю… нагнись… нагнись! Твой сын… наш сын — это Андрюша Горин. Найди его! Возьми у меня в пиджаке письма… из них ты все поймешь. Я хотел сегодня рассказать тебе все…
Это было последнее, что он сказал. Все было кончено.
Я нагнулась, собрала всю силу воли, ощупала пиджак.
В правом внутреннем кармане была толстая пачка. Я вытащила ее.
Это были письма, перевязанные шнурком.
Я положила письма в свою сумку, встала, посмотрела вокруг. Никого не было.
Я выбежала из парка, села в машину и уехала в свой отель.
Глава 29
ПАЧКА ПИСЕМ
Я начала читать письма… сначала ничего не понимала… огненные круги вертелись перед глазами.
Потом я стала разбираться в письмах.
Они были от Горина… от какого-то старика Горина: он жаловался на свои годы и болезни в одном из писем.
Постепенно, по письмам и по нескольким копиям ответов Лямина я, более или менее, восстановила историю жизни своего сына.
Судя по числам на письмах, видно было, что переписка велась очень редко, многих писем явно не хватало. Но приблизительная картина была такая…
Ах, Боже мой, Ира, вы понимаете, с каким чувством я перебирала эти письма?
Я читала историю своего сына, когда его отец, мой муж, лежал там, в глухой аллее парка!
Я видела, я чувствовала на своих руках кровь.
Но во мне все кипело… я дрожала от счастья… я нашла своего сына!
Я узнала, что после похищения сына людьми Лямина он устроил моего малютку в семью одного землемера в Омске. Фамилия этого человека была Горин.
Судя по письмам, это был очень добрый человек.
Не знаю, что его заставило взять моего сына и понимал ли он, что ребенок похищен. Вероятно, основную роль играли деньги Лямина, то есть мои деньги. Во всяком случае, в некоторых письмах о деньгах речь шла.
Вместе с тем, эти письма были, так сказать, рапортом о жизни моего сына.
Письма были помечены штемпелями Омска, Рязани, Смоленска, Иркутска, Владивостока.
Вкратце я узнала, как мой сын рос, учился, болел.
Горин и его жена усыновили моего сына и, судя по письмам, никогда не открывали ему правды о его происхождении.
Так шли годы.
Когда началась гражданская война, моему сыну было 8 лет. Тут в письмах огромный перерыв: видимо, при большевиках Лямин потерял связь с Гориными.
Восстановлена была переписка не скоро: первое из этих писем помечено штемпелем Владивостока 24 августа. Сыну было уже 19 лет.
От 1931 года есть письмо г-жи Гориной, которая сообщала о смерти мужа Последнее письмо помечено 7 июля 1932 года.
В этом письме г-жа Горина жаловалась на свою тяжелую жизнь и выражала радость, что Андрюша уехал за границу.
Видимо, мой сын бежал в Японию: когда Лямин рассказывал мне об Андрюше Горине, то говорил, что он бежал из Владивостока в Японию на парусной яхте вместе с тремя молодыми людьми.
Это все, что я узнала из писем.
В 1934 году Лямин нашел Андрея Горина в Иокогаме, но ничего ему не сказал о том, что он не сын Гориных.
Видимо, он не знал, как объяснить сыну, да и не хотел рассказывать ему эту сложную и тяжелую историю.
Но он любил сына по-своему и более не оставлял, помогая ему моими деньгами.
* * *Вот, дорогой Андрей Михайлович, и вся Ваша история в изложении леди Ю.
Эти письма служат прямым подтверждением признания умирающего Лямина.
Итак, Вы сын леди Ю! Я была потрясена развязкой этой трагической истории.
Эта развязка даже не снилась нашему прославленному Шерлоку Холмсу — Симону Кроссу.
Я спросила леди Ю:
— Почему же не сказать всего этого Андрею Михайловичу? Почему не открыть, что он — ваш сын? Почему вы отказались от сына после того, как искали его столько лет?
Она
