— Ничего удивительного: мы знали, кого пускали. Пусть смотрят. А снимки командиров передай Тимошенко: пусть примет меры. Но и ты со своей стороны тоже прими меры: потряси их хорошенько, чтобы дошло до каждого. А то они все настолько привыкли, что война неизбежна, что им теперь и море по колено. Потряси, но не перетряси: у нас и так с командными кадрами дефицит.
— Я сегодня же отдам соответствующее распоряжение.
Оставшись один, Сталин перешел в другую комнату и долго мерил неторопливыми шагами ковровую дорожку от двери до противоположной стены, часто останавливаясь возле большой карты Европы. Он задумчиво рассматривал почти сплошь коричневый Балканский полуостров, затем скользил взглядом к западным границам СССР через такие же коричневые Карпаты к зеленым белорусским болотам вокруг Припяти, к прибалтийским равнинам.
С некоторых пор на этой карте вдоль западной границы СССР появились разноцветные флажки, обозначающие немецкие и наши пехотные, кавалерийские и танковые дивизии, аэродромы, укрепленные районы, места складирования боеприпасов, продовольствия, военного имущества. Если верить карте, то у нас на границе почти столько же дивизий, сколько у немцев и их союзников, а танков, авиации и артиллерии даже больше. Правда, наши дивизии вдвое меньше немецких и слабее их вооружены, но если учесть, что на первых порах нам придется обороняться, то есть нести значительно меньший урон во время боевых действий, то можно говорить о равенстве и даже некотором перед немцами преимуществе. А Жуков с Тимошенко просят еще и еще. Немцы тоже считать умеют. Подсчитав, они решат, что мы добиваемся перевеса в силах, чтобы напасть на них первыми. Вот и в американских газетах пишут о том же: Москва, мол, тайно подтягивая к границе свои войска, готовится ударить Гитлеру в спину. А на самом деле американцы подталкивают в спину Гитлера: начинай, мол, пока русские не стали настолько сильны, что тебе с ними не справиться. Все эти потуги шиты белыми нитками. Но если пойти на поводу у Тимошенко с Жуковым, то Гитлер может и начать. Из принципа: лучшая защита есть нападение. Опять же, резервы. Отдать всё Тимошенко с Жуковым — остаться без резервов. Пока мобилизация, пока то да се, а без подготовленных резервов воевать немыслимо. В двадцатом Тухачевский пошел на Варшаву, не имея в резерве ни одного полка. Да и Ворошилов с Буденным на Львов шли тоже практически без резервов. А в результате пришлось драпать до самого Минска.
Но как бы там ни было, а сейчас все решается в Югославии. Гитлер не может оставить у себя в тылу непокоренные Балканы. Не настолько он глуп. А нам это на руку.
* * *И поначалу события развивались так, как и предполагали Сталин, Молотов и Берия: 25 марта в Вене в тайне от народа Югославии был подписан договор между Германией и Югославией о вступлении последней в антикоминтерновский пакт. Но тайна эта была тайной полишинеля, и через два дня пришло сообщение, что восставший народ сбросил прогерманское правительство Цветковича. По Белграду текли толпы людей с портретами Сталина и Молотова, с лозунгами «Долой Гитлера, да здравствует СССР!» Армия выступила на стороне народа. Правда, танков у югославов мало, авиации и вообще почти нет, но в горах не танки решают дело, а люди, хорошо знающие свои горы.
Пришедшее к власти в Югославии новое правительство тотчас же аннулировало договор с Германией и подписало договор о дружбе и взаимопомощи с СССР — Мильштейн со своей агентурой свое дело сделали.
В эти дни Берия ходил именинником, но Сталин внешне радости его не разделял: он вообще с подозрением относился ко всяким успехам своих подчиненных, хотя в душе тоже радовался по поводу югославских событий и просчитывал, каким образом приковать армии Гитлера к Балканам и чем помочь югославам, если такая помощь потребуется.
И вот тут-то время будто повернуло вспять, неожиданно и стремительно. 6 апреля немецкие, итальянские, румынские и венгерские войска вторглись в Грецию и Югославию. При этом Гитлер не предупредил о готовящемся вторжении Сталина, хотя обязан был это сделать в соответствии с заключенным пактом о дружбе и взаимопомощи. Над греческими и югославскими городами, над армейскими позициями появились сотни пикирующих бомбардировщиков, и цветущая весенняя земля превратилась в ад. Хорваты сдавались тысячами, за ними потянулись боснийцы и македонцы. Сражались только сербы, но их хватило ненадолго. Через десять дней деморализованная ожесточенными бомбардировками, окончательно морально разложившаяся югославская армия, так почти и не столкнувшись с противником на земле, сложила оружие. Еще через неделю капитулировала Греция. Английский экспедиционный корпус, взорвав танки и артиллерию, практически без боя покинул землю Эллады. Лишь на Крите сброшенный немцами воздушный десант встретил упорное сопротивление англичан, но и оно продолжалось недолго, и в конце апреля на Балканах установилась тишина.
Сразу же потоком пошли донесения, что немцы возвращают к границе СССР танковые и пехотные дивизии, принимавшие участие в скоротечной балканской кампании, что из глубины Германии подтягиваются новые соединения. Сведения были разноречивые, часто взаимоисключающие друг друга.
Сталин нервничал. Все шло не так, как ожидалось, и он упорно искал любую возможность, чтобы еще как-то оттянуть надвигающуюся угрозу. Его эмиссары интриговали по всему миру, пытаясь оторвать от германской коалиции хотя бы одну страну, внушить неуверенность, сомнение в успехе будущей войны против СССР. Результаты этой работы были ничтожны. И все-таки Сталин надеялся хоть где-то прорвать тайными интригами сложившийся фронт во главе с Германией. Даже подписание в апреле договора СССР с Японией о нейтралитете не внушило уверенности, что этот договор станет действительным препятствием для нападения японцев на наши восточные рубежи.
Все было шатко и непредсказуемо.
По поводу скоротечной Балканской кампании Тимошенко с Жуковым лишь разводили руками, информации у них о случившемся было мало, выводы из нее сделать трудно. Недотепы! Дальше носа ничего не видят! И с такими высшими военачальниками начинать войну с Германией? Чего же ожидать от других, помельче?
И все-таки Сталин надеялся на лучшее, хотя и чувствовал, что надежды его весьма шатки, и под давлением наркома обороны и начальника Генштаба разрешал им перебрасывать на Запад все новые и новые армии из внутренних областей СССР, понимая, что и не перебрасывать нельзя, и скрыть переброски не удастся.
Правда, судя по реакции Гитлера, в Берлине будто не замечают этих перебросок и приготовлений. Более того, в своих личных посланиях Сталину Гитлер по-прежнему заверяет его, что он, Гитлер, свято блюдет договор и не замышляет ничего дурного по отношению к России.
