Ворошилов встал, обиженно передернул плечами.
— Танк среднего класса, конструктор Кошкин… из Харькова. Этот танк еще Тухачевский пытался протолкнуть. Но у нас уже есть и средние танки, и тяжелые, и легкие. Мы едва наладили производство, а конструкторам только дай волю, так они каждый год будут придумывать новые модели. Нам нужно усовершенствовать то, что есть…
— Мысль не может стоять на месте, — точно самому себе произнес Сталин.
— Я ведь не инженер, Коба. Я — солдат.
— Ты, прежде всего, нарком обороны. Следовательно, должен четко представлять себе, какое оружие нужно Красной армии. Видеть перспективу. Ко всему прочему, ты бывший слесарь. Следовательно, должен знать, что и как делать на производстве! — вдруг вспылил Сталин. — А нам надо думать именно об этом: как в кратчайшие сроки наладить серийное производство новейших разработок. Чтобы не отстать от немцев. А у тебя танк, броню которого, как мне пишут, не пробивают пушки, никак не может получить зеленый свет… Иди, слесарь, думай. Послезавтра скажешь, что ты придумал.
Когда за Ворошиловым закрылась дверь, Сталин сел на диван, занялся своей трубкой. Проворчал:
— Один не пускает танк, броню которого не пробивают пушки, другой не пускает пушки, способные пробить эту броню. — И с презрением бросил: — Им бы все шашками махать да на коне красоваться…
Вячеслав Михайлович молчал, смотрел в окно, за которым мелькали деревеньки, зеленеющие поля, одевающийся листвой лес. Он знал, что все эти споры касаются и его, но лишь в той степени, когда речь пойдет о производстве, металле, финансировании. Пока военные спорят, вмешиваться нет смысла. Когда Сталин решит, что надо пускать в производство, тогда наступит его, предсовнаркома Молотова, время, и он свое слово скажет.
— Теперь с тобой, Вече, — заговорил Сталин, несколько раз пыхнув дымом. — Бери на себя наркомат иностранных дел. Летвинов не справляется. Пошли его послом… скажем, в Америку. Но пусть формально остается твоим замом. Разберись с тамошними кадрами. Кое-кого мы вычистили, но, думаю, не всех. Остались последыши Троцкого: от кого-то же он получает информацию. — Сталин помолчал, посмотрел в бесстрастное лицо Молотова, продолжил: — Наркоминделу нужна новая кровь, нужны новые люди. С завтрашнего дня и приступай. Решение Политбюро завтрашним же днем и оформим.
— А как с моим председательством?
— Потянешь и председательство. Я тебя знаю. Пока неким тебя заменить. Там видно будет.
Отпустив Молотова, Сталин вызвал Берию.
— Рассказывай, как там у тебя с Ежовым?
— Отпирается от всего, — обиженно заговорил Берия, точно Ежов обещал ему что-то, но обещания не выполнил. — Говорит, что никаких заговоров не устраивал, что по части чистки никакого своеволия не допускал, выполнял указания ЦК и решения съезда партии…
— Не могли заставить его говорить правду? — Сталин искоса глянул на Берию, занятый трубкой.
— Над ним работали Черток с Пинзуром. Они и мертвого заставят говорить, но Ежов стоит на своем: нет и нет.
— Жить хочет, — негромко произнес Сталин. — Ладно, оставь его в покое. А то твои чертоки из него дурачка сделают. А нам он нужен для суда. И вообще спешить с Ежовым не надо: пусть все успокоится, придет в норму. Мы теперь на новом этапе, нам лишние потрясения не нужны. Кстати, чертоков твоих, этих мясников… — Сталин пошевелил в воздухе пальцами, пояснил: — Они свое дело сделали.
— Я провожу кардинальную замену следственного аппарата, — склонил Берия прилизанную голову.
— Я слышал, у тебя какая-то Сонька Золотая Ножка мужикам половые органы отбивает… Это правда?
— От Ягоды осталась. Но я ее уже уволил из органов.
— Нам теперь пора переходить к законности и нормальному судопроизводству, — тихо произнес Сталин.
Берия сощурил недоверчиво глаза, но тут же спрятал их за бликами стекол пенсне.
В помещение вошел Ворошилов, остановился в дверях.
— Что-нибудь стряслось? — спросил Сталин, раскуривая погасшую трубку.
— Срочная радиограмма из Монголии, товарищ Сталин, — ответил Ворошилов и приблизился к столу.
— Читай.
— Сегодня утром японские войска численностью более тридцати тысяч человек атаковали наши позиции в районе реки Халхин-Гол с применением артиллерии, авиации и бронетехники. Бои развернулись на фронте около пятидесяти километров. Жду ваших указаний. Командарм первого ранга Штерн.
— На чье имя телеграмма? — спросил Сталин.
— На мое и твое, Коба, — произнес Ворошилов, и Сталин увидел, как беспокойно моргают его глаза.
— Штерн — он, что, в Монголии?
— Нет, он в Чите. Телеграмма из Читы.
— А кто командует нашими войсками в Монголии?
— Комбриг Фикленко.
— Что это за человек?
— Лично я не знаю, что это за человек. Но Штерн за него ручается.
— Штерн ручается, а нарком не знает. Что же ты за нарком, если не знаешь своих людей. Тем более, если они командуют такими ответственными участками…
— До сих пор этот участок ответственным не считался.
— Пошли туда кого-нибудь из людей, кого ты знаешь, на кого можешь положиться.
— Предлагаю Кулика, — тут же откликнулся Ворошилов.
— Кулика так Кулика, — согласился Сталин. — И пусть Штерн тоже там присутствует… если ты его хорошо знаешь.
— Штерна я знаю: он ответственный и грамотный военачальник.
— Вот и пусть они там надают япошкам по первое число. А ты контролируй. И докладывай обо всем, что там происходит, — жестко закончил Сталин и махнул рукой, отпуская и Берию и Ворошилова.
Глава 10
Василий Мануйлов вышел из проходной вместе с Димкой Ерофеевым. Димка торопился в институт, впереди у него выпускные экзамены, защита дипломного проекта. Димке есть куда спешить, и Василий подстраивался под его широкий шаг, слушал торопливые Димкины слова:
— Понимаешь, какая штука, корпус мотора из алюминия почти вдвое легче, чем из чугуна, а по прочности даже превосходит чугунный. Для авиации это огромная выгода. Там каждый грамм на учете. Но и для танка тоже. За счет мотора можно усилить броню, поставить более мощную пушку…
— Так-то оно так, — вяло возражал Василий, — но у алюминия коэффициент объемного расширения значительно больше, чем у чугуна, а при наших морозах неминуемы перенапряжения на отдельных участках. В результате трещины, разрыв материала. К тому же для сохранения однородности массы надо будет и все остальные детали делать из алюминия: кольца, пальцы, клапана, а это нереально.
— Реально, — не сдавался Димка. — Надо лишь подобрать такие присадки, чтобы выровнять коэффициенты…
Василий вспомнил, что на своем последнем занятии на рабфаке он выступал с рефератом по литью алюминиевых сплавов. Как давно это было. Если бы не выгнали, уже с год как работал бы инженером. Не повезло… А вот Димке повезло, а он и в тюрьме сидел, и в лагере, и даже участвовал в побеге. После этого и думай, есть судьба или нету, и почему она у одних такая, а у других совсем иная, хотя все исходные данные одинаковы или близки по параметрам. Может,
