Спустившись в землянку, сняв лишь сапоги да гимнастерку, лег на топчан, укрывшись шинелью. Уснул мгновенно, едва дотронувшись головой до подушки, и, как ему показалось, не проспал и десяти минут, как его тряхнули за плечо.
— Что? — спросил он, не открывая глаз, уверенный, что будят по каким-нибудь пустякам, как уже случалось ни раз.
— Только что получено сообщение, товарищ командующий, — услышал Жуков взволнованный голос дежурного офицера, отбросил шинель, сел, потер небритый подбородок, спросил:
— И что — сообщение?
— Японцы сбили наше охранение на правом фланге, захватили плацдарм на западном берегу реки, оседлали высоту Баин-Цаган, начали переправу своих войск и артиллерии.
— Когда это произошло?
— Похоже, часа два-три назад.
— Что значит — похоже? А точнее?
— Точнее сказать не могу: выясняется.
— Хорошо, сейчас приду, — произнес Жуков и принялся натягивать сапоги.
В просторном помещении командного пункта, где под бревенчатым потолком горело несколько лампочек, на столе, сбитом из грубо оструганных досок, лежала подробная карта района с обозначенными на ней оврагами, возвышенностями, рекой и ее притоками, дорогами и тропами, позициями наших и японских войск. А вокруг стола, склонившись над картой, стояли командир дивизии, которая держала оборону на плацдарме, его начальник штаба, начальник оперативного управления штаба фронта и начальник разведки.
Жуков глянул на карту, изученную им до самого незначительного штриха, но и без нее поняв всю опасность маневра войск противника: захватив плацдарм, они наверняка ударят во фланг советско-монгольской группировке, постараются отрезать наши войска, держащие оборону на восточном берегу, а дальше… Дальше Жуков не заглядывал. Он и без заглядывания знал, что с ним, Жуковым, будет: его «дело» откроют вновь, подкрепив провалом операции на порученном ему участке. Между тем опасность обвинения, выдвинутого против него и вроде бы отодвинутое вмешательством Сталина и Ворошилова, всегда стояла у него за плечами, он постоянно чувствовал ее холодное дыхание. Она же подстегивала его решительность, его интуицию, которая опиралась на те немногие знания, которые он получил на высших кавалерийских курсах, но более всего взял из книг. Эта призрачная опасность переплеталась с опасностью реальной, которая грозила подчиненным ему войскам. Следовательно, и ему самому. Реальная опасность заключалась в том, что поблизости ни войск, ни артиллерии в достаточном количестве у него не имелось, и если позволить японским войскам закрепиться на захваченном плацдарме, то сбить их оттуда будет невероятно трудно, потребует огромных жертв, придется просить новые подкрепления, а он и так получил почти все, что просил.
Беда заключалась еще и в том, что часть его резервов находится в семидесяти километрах от места боев, другая часть растянулась по дорогам на сотни километров, транспорта не хватает, и пока эти резервы подойдут, пока то да се, время будет упущено. Выход, однако, имелся, но весьма проблематичный — нанести удар по захваченному японцами плацдарму танковой бригадой при поддержке двух бригад бронемашин, которые несколько дней назад завершили длительный марш и теперь приводили себя в порядок приблизительно в сорока километрах от линии фронта. Но атаковать танками без поддержки пехоты — такого еще не было. Такое не предусматривалось никакими теориями и наставлениями. И если он, командующий, промахнется…
Но выхода другого нет. Нет другого выхода, хоть тресни, мать их так и перетак, этих япошек!
Жуков потер колючий подбородок, прикидывая, что получится из такой атаки. Он знал командира танковой бригады комбрига Яковлева по службе в Белорусском военном округе. Знал как решительного, смелого человека. Но решительность и смелость на учениях — это одно, а в бою — совсем другое. Зато ему не было известно, что в данный момент представляет из себя танковая бригада: сколько танков находится в строю после длительного марша по бездорожью сквозь густые облака пыли, насколько подготовлены к реальному бою экипажи. Узнать это имелась одна возможность — послать бригаду в бой… практически без поддержки пехоты и артиллерии. И даже авиации. Потому что японцы вряд ли позволят нашей авиации безнаказанно бомбить свои войска и переправу: и авиация у них лучше, и самолетов больше, и зениток полно, и большинство немецкие, последних моделей. Правда, в его распоряжение прибыл полк новых истребителей, но пока этот полк в боях не участвовал, и неизвестно, как он себя покажет.
— Надо незамедлительно отвести с плацдарма на этот берег артиллерию, — вмешался в размышления Жукова представитель наркомата обороны, командарм первого ранга Кулик. Его тоже только что подняли с постели, голос его хрипл и сварлив. — Пропадет артиллерия, Георгий. Отдавай приказ!
— А люди? — вскинул голову на короткой и мощной шее Жуков. — Что они там смогут без артиллерии?
— Люди? Люди как-нибудь. Люди у нас имеются. Скоро подойдут еще. Зато артиллерию тащить сюда за тридевять земель — сам знаешь…
В это время на командный пункт вошел командующий Забайкальским военным округом Штерн, тоже командарм первого ранга, так что комкор Жуков перед ними, что рядовой красноармеец перед командиром полка.
Пожав всем руки, выслушав подробности, Штерн поддержал Кулика:
— Другого выхода у нас нет, Георгий. Решай, иначе будет поздно. Надо отводить не только артиллерию, но и дивизию с того берега. Потом, когда накопим силы, вернем и плацдарм, и японцев сбросим в реку.
— А какой ценой — вы об этом подумали? — проскрипел Жуков, явно не соблюдая субординацию. Теперь он понимал, отчего комбриг Фекленко действовал столь робко: и советники с большими звездами давили, и ответственности боялся. И, несколько убавив скрипа в голосе, продолжил: — Нам не только пушки тащить сюда за тридевять земель, но и людей. К тому же и выход имеется… — Жуков помолчал, заметив, как напряглись все, кто находился на КП, и закончил, твердо чеканя каждое слово: — Я решил ударить по прорвавшимся японцам бронебригадами. И немедленно.
— Ты с ума сошел! — вскрикнул Кулик, будто ему наступили на ногу. — Пока пехота подойдет на своих двоих, пока то да се…
— Не будет никакого то да се. Удар нанесут бронебригады! Без пехоты. Пока японцы не зарылись в землю.
— Я — против! Категорически! — воскликнул Кулик. — И обращаясь к Штерну: — А ты, Григорий?
— Я тоже против. Так нельзя воевать, Георгий: это противоречит всем правилам.
— Приказываете или советуете? — вскинул Жуков раздвоенный подбородок. — Если приказываете, пишите письменный приказ. Но я его опротестую в Москве. Командовать войсками назначили меня. Мне и решать. И я решил.
— Приказывать не имеем права, — согласился Штерн, идя на попятную. — Однако сам посуди: такие вопросы не решаются с кондачка. Тут надо все хорошенько продумать.
— У меня в дивизии, между прочим, большой некомплект, — несмело встрял в разговор комдив. — Я тоже полагаю, что надо отойти на
