— А тебя, комдив, никто, между прочим, не спрашивает, что делать! — взорвался Жуков. — Твое дело держать плацдарм. Держать до последнего патрона и солдата. И должен ты находиться при своей дивизии, а не околачиваться в тылу. Здесь и без тебя хватает… — с языка Жукова чуть не сорвалось слово «бездельников», но он удержал это слово за зубами. И тут же, без всякого перехода: — Без моего письменного приказа — ни шагу назад! Понял? Я спрашиваю: понял приказ?
— Так точно, товарищ командующий! Разрешите выполнять?
— Иди! И запомни: без письменного приказа, подписанного лично мной! Нарушишь приказ — рас-стреляю.
Комдив дернулся как от удара, повернулся кругом и вышел за дверь.
— Напрасно ты так круто, Георгий, — попенял Жукову командарм Штерн. — Командир он хороший, дело свое знает.
— Вот и пусть делает свое дело и не путается под ногами, — проскрипел Жуков. — Будет рядом с бойцами, тогда не только о себе позаботится, но и о своих солдатах и командирах. И раздумывать у нас времени нет. Пока будем думать, рак на горе свистнет, — и усмехнулся одними губами. — Впрочем, никто вам не мешает думать…
— А мы уже подумали, — резко оборвал Жукова Кулик. — Через несколько минут в Москву будет отправлена шифровка, в которой изложена твоя позиция, товарищ комкор. Мы полагаем, что это даже не позиция, а убийственное, безграмотное, скоропалительное решение, которое может обернуться полным разгромом наших войск. Ты, комкор, думаешь: пришел-увидел-победил! Ты, судя по всему, считаешь, что тут собрались одни дураки, ничего не смыслящие в военном деле! — гремел в тесном блиндаже с низкими потолками голос Кулика, надвигающегося на Жукова своим массивным телом. — Тебе славы захотелось? Шапками, мол, закидаем! Мы не позволим тебе, комкор, посылать бронебригады на безжалостное уничтожение. Это тебе не шашкой махать! Выслужиться хочешь? И не мечтай! Под трибунал пойдешь — вот чего ты дождешься!
Жуков, набычившись, слушал ожесточенные слова командарма Кулика. Он видел по лицам присутствующих в блиндаже, что все они солидарны с ним. Что на них давит его прошлое, когда он успешно командовал артиллерией под Царицыном на глазах самого Сталина. Такое не забывается.
И Жуков пошел на попятную:
— Хорошо. Пусть будет по-вашему. Но я свою точку зрения буду отстаивать перед товарищем Ворошиловым. А пока, в любом случае, бронебригады необходимо подтянуть поближе к линии фронта.
— Это совсем другое дело! — с облегчением воскликнул командарм Штерн.
Миновал час, другой — Москва молчала.
Жуков нервничал.
Покинув блиндаж, он вышагивал в узком ходе сообщения от поворота до поворота, заложив за спину руки. И все прикидывал, что можно ожидать в том или ином случае. И его вариант представлялся ему единственным в данной ситуации.
Наконец звонок из Москвы. В трубке зазвучал голос Ворошилова, искаженный огромным расстоянием.
— План Жукова Генштаб рассматривает как единственно правильный в данных условиях.
Кулик лишь передернул крутыми плечами. Штерн развел руками. Произнес:
— Что ж, будем надеяться на лучший исход.
Молча повернувшись к выходу, Жуков наткнулся на ожидающий взгляд начальника разведки фронта. Проскрипел: — И тебе тут тоже делать нечего. Проспал сосредоточение японцев на правом фланге? Проспал. Так теперь о сне позабудь. Мне надо знать о противнике все: сколько, где и когда? И не завтра, а сегодня. Еще раз проспишь, пойдешь под трибунал.
Покинув командный пункт, Жуков по ходу сообщения прошел на пункт связи и продиктовал шифровальщику приказ: «Бронебригадам немедленно выступить в район боев. Направление — гора Баин-Цаган. Окончательное решение на боевую операцию получите на месте. Комкор Жуков».
Получив подтверждение о том, что приказ принят, приказал подать машину.
С юга доносилось погромыхивание артиллерии, приглушенное расстоянием. Там, на правом фланге, — а это примерно в сорока километрах отсюда, — мерцали еле заметные зарницы артиллерийских залпов. Жуков поморщился: это и его промашка — такое развитие событий он обязан был предусмотреть. Однако странно, что японцы молчат здесь, на левом фланге. По всем правилам тактики они должны сковать наши войска на всем протяжении фронта, чтобы не позволить им маневрировать. Может, знают, что нам нечем маневрировать? Черт знает, что у них в голове!
И будто накликал: японцы открыли огонь из орудий по нашим позициям на плацдарме.
Но это уже не могло остановить Жукова. Сев в машину на заднее сидение, он надвинул на глаза фуражку и уткнулся подбородком в грудь. Машина катила по пыльной дороге, впереди броневик, сзади машина охраны. Жуков дремал, стараясь ни о чем не думать, чтобы дать отдохнуть уставшей голове. Он ехал на правый фланг своего фронта, туда, где — он чувствовал — сегодня должна решиться если не вся кампания, то как бы прелюдия к ней.
На востоке занималась багровая заря.
Глава 16
Багровая заря только еще занималась над голой — без единого деревца или кустика — степью, когда командиры батальонов были срочно собраны в палатке командира танковой бригады комбрига Яковлева и им была прочитана телеграмма командующего группой войск комкора Жукова. И через несколько минут среди длинных рядов палаток, выгоревших на солнце до белизны, зазвучали отрывистые вопли сигнальных труб. Вопли эти через минуту выбросили из палаток молодых парней, на ходу застегивающих синие танкистские комбинезоны и перепоясывающихся ремнями. Парни строились и замирали, ожидая команды, прислушиваясь к густому, все разрастающемуся гулу многочисленных моторов, доносящихся со стороны располагавшихся неподалеку аэродромов.
Затем вдоль строя побежали командиры танковых рот, их зычные голоса покрыли все посторонние звуки:
— Расчехлить машины! Старшинам выдать экипажам сухой паек на три дня! Приготовиться к движению!
Выдергивались колья, сползал брезент, открывая замаскированные под палатки танки и бронемашины, сизые дымы взревевших моторов окутывали стоянки бронебригад. И вот, медленно разворачиваясь лицом к всплывающему над степью солнцу, повинуясь сигнальным флажкам командиров батальонов и рот, выстраиваясь в широкую лавину, вся эта махина числом не менее четырех сотен, двинулась на восток, давя гусеницами и колесами пожухлую траву и сурчиные норы, вздымая бурые тучи пыли.
* * *«Ну, наконец-то, — мысленно произнес командир первой роты третьего танкового батальона двадцатишестилетний старший лейтенант Гаврилов, торча по пояс из люка своего танка БТ-5. Он с гордостью оглядывал пришедшую в движение стальную лавину: танковая бригада впереди, за нею две бригады бронемашин. И, чтобы завершить мысль, сам себе пояснил: — А то стоим-стоим, ждем-ждем, а чего стоим, чего ждем — и сами не знаем».
Бригада стояла всего четыре дня с той поры, как последняя танковая рота прибыла в пункт назначения, да и стояла не просто так: экипажи чистились от пыли, которая залепила машины толстым слоем, набившись во все углы, меняли воздушные и масляные фильтры, клапана, подтягивали гусеницы, пристреливали пушки и пулеметы, сами отмывались от той же пыли и копоти, но всем казалось, что стояние и ожидание длится слишком
