В среду у Киры сперва портниха, затем парикмахерская, вечером — театр имени Моссовета, где играет Мордвинов. Домой вернется под утро… Не впервой. Кулик на это смотрит сквозь пальцы: у жены должны быть свои интересы.
С портнихой она знакома давно. Как придет, так а-ля-ля да а-ля-ля. Но ни о чем конкретно. Киру предупреждали: эти дамочки из спецзаведений умеют вызывать на откровенность и слушать. Не исключено, однако, что сплетни идут отсюда: кто здесь только не бывает, о чем не говорят. Имеющий уши да услышит.
— Вы знаете, Кирочка, у Ворошилова уже новая пассия. Ленина Седьминская. Из кордебалета Большого. Ей всего семнадцать. Родители — обыкновенные работяги. Вчера была у меня, заказала-таки вечернее платье из атласа. С ума уже можно сойти! Вот вам нынешняя молодежь.
— Да, Руфина Аркадьевна, вы правы: молодежь нынче… — осторожно поддержала портниху Кира. Но тут же спохватилась: — Однако должна заметить, что очень немногие. В основном же — комсомол, энтузиазм, патриотизм, самопожертвование и прочее. Я давеча была в одной школе, так вы не поверите, такие сознательные и такие прямо-таки патриоты — любо дорого.
— Ах, не скажите! — обрадовалась поддержке женщина. — Но дело не в молодежи, скажу я вам, а в нас, взрослых. Как воспитываем, такая и молодежь. Но раньше такого не было.
— Ну почему же? — возразила Кира. — У царя обязательно несколько фавориток. У придворных — целые гаремы.
— Да, да, вы правы, — вздохнула Руфина Аркадьевна. — Падение нравов, а в результате — революции. — Она переколола булавки, сделала несколько стежков белыми нитками. Все это время Кира благоразумно помалкивала. — У вас, душечка, такая фигура, такая великолепная фигура! — вновь завела свою пластинку портниха. — Я уж не говорю о лице. В вас нельзя не влюбиться. Даже я, женщина, в вас влюблена. Болтают, что в вас влюблен даже… — и портниха завела глаза под лоб.
— Выдумывают, Руфина Аркадьевна. Выдумывают. Люди злы и завистливы… Я имею в виду старое поколение, которое, так сказать, не изжило пороки прошлого.
— Ах, не говорите мне такое! Я таки сама уже испытала это на собственной шкуре! — загорелась Руфина Аркадьевна. — Представляете, моему мужу кто-то наболтал, что я таки имею определенные отношения со своим начальником. Даже удивительно: я и наш начальник! Это же надо такое выдумать. Наш начальник на десять лет моложе меня! Очень я ему нужная! Ха! Вокруг столько молоденьких дур! Меня давно уже интересует знать, кто выдумывает такие поганые вещи? Кому это нужно? Неужели без этого уже никак нельзя? Нет, без этого не могут. Не могут и не могут. Ужас!
«Конечно, эта Аркадьевна болтлива, и не исключено, что действительно служит на Лубянке, но не от меня она узнала, будто я со Сталиным», — думала Кира, согласно кивая головой.
— Вы, Руфина Аркадьевна, если еще кто-нибудь будет вам говорить о моих будто бы порочащих меня связях с определенными лицами, вы им скажите, что Кира Кулик себе такого не позволит: у нее муж, которого она любит, и двое детей, за воспитание которых она отвечает перед советской властью.
— Непременно, душечка моя! Непременно!
Кира сунула портнихе червонец и покинула спецателье, над входом в которое не висит никакой вывески, а в небольшом вестибюле за перегородкой сидит милиционер и сверяет документы граждан со списками лиц, имеющих право на пользование этим ателье.
Парикмахерская тоже была специальной, то есть находилась в ведении административно-хозяйственной службы НКВД. Запись на прием по телефонному звонку. Но и без звонка очередей здесь почти не бывает. Разве что перед большими праздниками.
Мастер-еврей лет пятидесяти — сама любезность. И ужасный говорун. Но ни о чем конкретно. Под его картавый говорок и порхающие прикосновения рук хочется забыть обо всем на свете и спать, спать, спать…
Из парикмахерской Кира вышла в разнеженном состоянии. Но это состояние держалось недолго. Вновь тревога и нетерпение охватили ее и понесли дальше: магазин, одна подруга, другая, третья… Вечером театр имени Моссовета, «Отелло», Мордвинов в главной роли. Мордвинов был великолепен. Публика шалела от восторга. Кидала на сцену цветы охапками.
Еще бушевали аплодисменты, артисты раз за разом появлялись на сцене, а Кира уже входила в артистическую уборную своего любовника.
— Ты уже здесь? — то ли спросил, то ли подтвердил увиденное Мордвинов, входя в уборную и устало падая в кресло. — У меня сегодня не очень получалось: фальшивили партнеры. Особенно Дездимона. Особенно в сцене удушения. Я ее душу, а она будто радуется этому.
— Эта чучело просто в тебя влюблена. Она готова отдаться тебе прямо на сцене.
— Уж не ревнуешь ли ты, ангел мой?
— Ну что ты, Ник! Какая ревность? Глупо.
— Действительно, глупо. Если иметь в виду твои способности нравиться всем подряд.
— Что ты имеешь в виду?
— Не что, а кого.
— И кого же?
— Ты сама знаешь, кого.
— Ты просто раздражен.
— Ничуть. Это мое нормальное состояние. Пора уж привыкнуть.
— Два месяца — слишком малый срок для этого.
— А сколько месяцев ты ездишь в Кремль и в Кунцево?
— Столько, сколько замужем за Куликом, — отпарировала Кира. — Теперь он маршал — придется ездить чаще.
— Не заговаривай мне зубы. Туда ты ездишь без мужа.
— К тебе прихожу тоже одна.
— Значит, ты признаешь, что являешься любовницей… Его любовницей?
— Ты явно хочешь испортить сегодняшний вечер. Или никак не можешь выйти из роли Отелло? Что с тобой, Ник? Хоть бы ты меня пожалел, хоть бы ты попробовал поставить себя на мое место и почувствовать, каково на этом месте жить.
— Ты всегда рвалась наверх. Теперь ты на самом верху. Почему же я должен тебя жалеть?
— Потому что я тебя люблю. Только одного тебя, — прошептала Кира и заплакала, закрыв лицо руками.
— Ты бы сыграла Дездимону лучше, — произнес Мордвинов, стирая салфетками грим со своего лица. — Не плачь: я не люблю женских слез. Мне их хватает на сцене.
— Мне уйти?
— Как хочешь. Я сегодня действительно не в духе и буду тебе слабым утешением.
Кира встала, подошла к зеркалу, вытерла глаза платочком, попудрила лицо.
— Прощай, Коля. У меня предчувствие, что мы с тобой не увидимся.
— Не говори глупости.
На другой день утром она вышла из дому. Подъехала машина. Знакомый человек в военной форме открыл дверцу, окликнул:
— Кира Ивановна? Здравствуйте! Пешком? Давайте подвезем.
Больше ее никто не видел.
Маршал Кулик пробовал искать свою жену, обращался лично к Берии, тот обещал найти или хотя бы прояснить ее судьбу, но так и не нашел и не прояснил. И Кулик смирился. А через какое-то время
