— Ну-тес, что тут у вас? — произнес он, склоняясь над страницей.
Джексон подошел и встал сзади.
— Я тут переделал кое-что…
— Вижу, вижу… м-м…
Сзади зашуршал плащ, Лев Давидович почему-то вздрогнул и замер, потеряв строку.
Рамон, извлекший из-под плаща ледоруб с укороченной рукоятью, задержал дыхание и поднял руку…
Голова Троцкого вдруг начала поворачиваться в его сторону, Рамон непроизвольно закрыл глаза и кинул руку вниз…
Раздался душераздирающий вопль…
Вырвав ледоруб из черепа, Рамон попятился назад, вопль парализовал его волю и рассудок. Шум вообще никак не предусматривался, почему и остановились на холодном оружии: шум, тем более вопль, означал провал. Второй раз ударить Рамон не сумел: Троцкий вцепился в его руку, держащую ледоруб, сперва обеими руками, затем — зубами…
Распахнулась дверь, ворвались люди, удар по голове — темнота…
* * *— Там что-то случилось, — губами, точно осыпанными мукой, проступившей даже сквозь слой помады, прошептала Каридат. — Там что-то случилось, — повторила она, кроша между пальцами погасшую сигарету и не отрывая широко раскрытых глаз от ворот виллы.
— У него еще есть время, — произнес Эйтингон, закуривая очередную сигарету. — Прошло всего-навсего двадцать три минуты. Разговоры, то да се.
— Нет, я чувствую: там что-то случилось, — настаивала Каридат. Она обессиленно откинулась на сиденье, сжала руками лицо. — Я сойду с ума!
В воротах открылась калитка, выпустила человека с коротким ружьем, человек окликнул полицейских, поманил их рукой, что-то сказал, тут же скрылся в калитке.
Один из полицейских кинулся к бронеавтомобилю, другой подошел к авто Рамона и оперся на него рукой…
Через несколько минут вдали раздался вой сирены, стал нарастать, нарастать…
Эйтингон включил зажигание, дал задний ход.
— Куда ты? — вскрикнула Каридат, вцепляясь в его плечо своими острыми ногтями.
— Там действительно что-то произошло, — мрачно буркнул Эйтингон. — Нам лучше держаться отсюда подальше.
— Ты не смеешь оставлять его одного! Пусти меня!
— Не сходи с ума, Каридат. Не забывай о своих обязанностях: нам еще придется доделывать это дело.
Из-за поворота вывернула карета скорой помощи, за ней несколько полицейских авто.
На следующий день мексиканские газеты сообщили: «Вчера в своем кабинете был смертельно ранен гость президента Мексики сеньор Троцки. Лучшие врачи Мехико не смогли спасти жизнь этого выдающегося революционера».
* * *— Убит?
— Да, товарищ Сталин. Операция «Утка» успешно завершена. Сообщение из Мексики. Только что пришло, — ответил нарком внутренних дел Лаврентий Берия, сияя стеклами пенсне.
— Почему так поздно?
— Шло кружным путем.
— Что ж, будем считать это дело закрытым… как прочитанную главу современной истории.
Сталин дошел до окна своего кабинета, попыхал там трубкой, повернулся к Берии, произнес тихим голосом:
— Теперь о последних сообщениях из Германии…
Глава 9
Вениамина Атласа разбудил басовитый гудок буксира с недалекого Дона. Вениамин открыл глаза, глянул на часы-ходики: стрелки почти сошлись на шести. В открытое окно, занавешенное от мух марлей, текли звуки нарождающегося дня и прохлада осеннего утра. Неистово чирикали воробьи, шелестела листвой акация, по булыжной мостовой громыхали тележные колеса и слышался звук предупреждающего рожка «золоторя».
Рядом спала жена Эстер, упираясь толстыми коленками в бедро Вениамина, как бы защищая свой раздувшийся живот — шел девятый месяц ее беременности. И вообще она в его отсутствие располнела, стала будто бы ниже ростом. Ей, конечно, досталось, не приведи господь. Говорит, что крутилась, как могла, и если бы не еврейская община… особенно новый равви Кацман — без их помощи пропала бы. Но за это пришлось отдать в их руки недавно родившегося сына.
А сегодня Давидику уже три года. Он спит возле стены в деревянной кроватке. Головка мальчика, покрытая рыжеватым курчавым волосом, покоится на цветастой подушке совершенно неподвижно, — и так тихо, не шевелясь, он спит всегда.
Первое время, после возвращения из командировки на Дальний Восток, Атлас с тревогой смотрел на эту неподвижную голову, борясь с искушением дотронуться до сына рукой: не умер ли, не дай бог, жив ли? Искушение побороть удалось лишь спустя время, то есть пока не привык к его такому неподвижному сну. А поначалу дотрагивался с замиранием сердца, и лишь ощутив ответное тепло, успокаивался.
Вениамин спустил ноги с постели, подошел к кроватке сына, поправил на нем стеганое одеяло, вспомнил, что его сына в отсутствие отца все-таки обрезали, и застарелая боль шевельнулась в сердце, вызвав в памяти и само возвращение в Ростов, и все с этим возвращением связанное. Ах, сволочи! Так опозорить его перед товарищами по партии! Воспользоваться слабостью и беззащитностью женщины! Впрочем, Эстер не слишком-то и упиралась: она была правоверной иудейкой, и никакая агитация со стороны Вениамина на нее не действовала. Более того, чуть что — крик, визг, угроза бросить его и уйти к родителям. А он все еще любит ее, хотя уже и не так, как в былые годы.
Когда Атлас, вернувшись в Ростов, явился за назначением в городское управление НКВД, в котором, после погрома, устроенного Люшковым, почти не осталось ни одного знакомого Вениамину работника, новый начальник отдела кадров его прямо так и спросил:
— Как ты, товарищ Атлас, собираешься ответить на подлую провокацию троцкистско-сионистских фашистов по отношению к семье члена ВКП(б) и чекиста? — И при этом смотрел на Атласа испытующе, точно от ответа зависело и само назначение, и даже жизнь его сына.
— Еще не думал, — честно признался Атлас.
Однако начальнику такой ответ явно не понравился, и он, покачав головой, пояснил:
— Это ведь не только тебе нанесли оскорбление, но и всей нашей партийной организации, всему нашему чекистскому коллективу. Именно так об этом сказал начальник краевого управления внутренних дел товарищ Абакумов. Мы, разумеется, могли бы и сами принять соответствующие меры, но решили оставить до твоего возвращения: все-таки наше государство по Сталинской конституции не вмешивается в дела религии, и свобода совести партией провозглашена и соблюдается неукоснительно. Но мы полагали, что ты, как член партии и чекист, имеешь полное право защищать свободу своего ребенка от посягательств реакционных элементов. Так что решай, товарищ Атлас.
«Лучше бы вы жене помогли, когда меня не было», — подумал Атлас, но вслух произнес совсем другое:
— Я думаю, — неуверенно промолвил он, — что имею право подать в суд…
— Вот! — обрадовался начальник отдела кадров, от полноты чувств хлопнув ладонью по столу. — Правильно мыслишь, товарищ Атлас. — И, склонившись к нему через стол, негромко пояснил: — Это тем более важно, что на нас, евреев, несознательные элементы из инородцев смотрят особенно пристально и, чуть что, показывают пальцем и говорят, что жиды на словах одно, а на деле совсем другое. — Откинулся на спинку стула и отрезал: — Судить их будем, как пособников сионизма и фашизма. По всей строгости советских законов. Пиши заявление, товарищ Атлас.
И Атлас написал. Там же, в кабинете начальника отдела кадров Вельковича. Мол, так и так: пока я там, они тут… ну, и
