— Так зачем же вы рисковали жизнью, летая на своем истребителе и сбивая немецкие самолеты? Ведь вас тоже могли сбить.
— А меня и сбивали. Два раза. Но это все исключительно для того, чтобы немцы поверили, что я готов с ними сотрудничать, а наши поверили, что я, наоборот, не могу сотрудничать с немцами. Ведь это же так просто, гражданин следователь по особо важным делам. Старший лейтенант Колыванько этими противоречиями не мучился.
Дудник пропустил шпильку в свой адрес, перевел разговор на другое:
— Кстати, полковник, как у вас в Испании обстояло дело с аварийностью самолетов? Тоже падали, не успев взлететь?
— Была парочка таких случаев, о чем я и докладывал своему непосредственному начальству. Но никакого вредительства в этом не обнаружили. Просто крайне малочисленный технический состав слишком уставал от беспрерывных полетов и связанной с ними подготовки матчасти. Надо знать тамошние условия. Однако, должен заметить, с приходом в полк инженеров и техников во главе с Бреннером ситуация резко изменилась к лучшему. Мне бы в мой здешний полк десяток таких спецов, как Бреннер, и у меня бы матчасть работала, как часы.
— Вы хотите сказать, что ваши специалисты работают плохо и что Бреннер не агент «Абвера»?
— Именно первое я и хочу сказать. Но не потому они работают плохо, что в этом состоит их цель, а потому, что их учили на скорую руку, что у них нет опыта, что моих лучших спецов забрало НКВД, следовательно, и набраться этого опыта им оказалось не у кого. Техническая культура, к вашему сведению, сразу никому не дается, она накапливается годами и передается от поколения к поколению. И никак иначе. Что касается Бреннера, то мои показания у вас в папке.
— Я читал ваши показания — там не все сходится. Мы еще займемся вашими показаниями. Но вернемся к вашим спецам, которых арестовало НКВД, как вы только что заявили, имея в виду, судя по вашему тону, что НКВД не имело оснований для ареста ваших спецов.
— Я никого не обвиняю: я не суд. Я лишь констатирую факты. А делать выводы — не моя компетенция, гражданин следователь.
— Вы забыли добавить: «по особо важным делам».
— А вы постоянно забываете, что я давно уже не полковник Красной армии.
— Я ничего не забываю. Пока не доказана ваша вина, вы для меня все еще полковник Красной армии. Тем более что приказа о вашем разжаловании у меня нет.
— Ваш предшественник так не считал. У него было лишь два цвета: черный и… и еще более черный.
— Не валяйте дурака, полковник. Может быть, для моего предшественника все было ясно, а для меня — слишком неубедительно. Я понимаю, что вы хотели своим признанием шпионства и предательства спасти близких вам людей: жену, дочь, сына. Но вы их не спасли, полковник: они все арестованы и сидят этажом выше. Как и ваш предыдущий следователь.
— Вы шутите? Ведь мне обещали…
— Мало ли что вам обещали, полковник. Обещания врагам советской власти не в счет.
— Дожились, мать вашу… — скрипнул зубами Кукушкин и снова уставился в пол.
— Вот что, полковник, давайте-ка начнем все сначала, — миролюбиво предложил Дудник. — Будем считать, что никакого вашего признания не было. Буду с вами откровенен: моя задача состоит в том, чтобы доказать вашу вину на основе неопровержимых фактов. Или опровергнуть выдвинутые против вас и ваших товарищей обвинения. Тоже с фактами в руках. А у меня фактов нет. И у моего предшественника их не было. Вам ясна постановка вопроса?
Снова серые глаза Кукушкина изучающе уставились в лицо Дудника. Затем кривая усмешка исказила его лицо, и он произнес устало:
— Вы же сами только что сказали, что верить вашим словам нельзя…
— Я не о своих словах говорил, а о словах своего предшественника. За его слова я не несу никакой ответственности. Если не считать того, что мы с ним из одной организации. И потом, полковник, я ведь не предлагаю вам принять на себя дополнительные обвинения. Я предлагаю отказаться от своих показаний вообще. Другими словами — отказаться от самообвинения. Разве это не является для вас доказательством моего желания помочь вам? Рассудите, вы же умный человек.
Кукушкин долго молчал, затем покачал своей наголо остриженной седой головой, заговорил все с той же кривой усмешкой:
— Я не знаю, зачем вы это делаете, но уверен абсолютно, что не для моей пользы. Я, может быть, поверю вам, но только в том случае, если вы освободите мою семью. А до тех пор ничего сначала у нас с вами не получится, гражданин следователь по особо важным делам.
Через несколько дней Дудник получил разрешение начальства на освобождение из-под стражи семьи Кукушкина. С другими семьями было сложнее: они проживали и были арестованы за пределами Минска, и для их освобождения требовалось завершить следствие полным и безоговорочным снятием обвинений со всех арестованных летчиков. Но и остальные летчики уперлись и не хотели менять свои показания.
— Мне мои показания слишком дорого достались, гражданин следователь, — усмехнулся майор Степаненко беззубым ртом, — чтобы я так легко от них отказался. Так что не взыщите.
Упорство летчиков, которое могло стоить им жизни, озадачивало Дудника. До сих пор он ни с чем подобным не сталкивался. Впрочем, до сих пор выступать в роли не столько следователя, сколько адвоката, ему еще не приходилось. А эта роль, оказывается, не из легких. Тогда Дудник решил подойти к своим несговорчивым подследственным с другой стороны — со стороны их близких. И начинать надо было с Кукушкина, который явно оказывал влияние на своих товарищей, хотя в тюрьме они сидели в разных камерах.
Глава 12
Из «дела» летчиков Дудник знал, что жена Кукушкина — болгарка из Поднестровья, где Кукушкин начинал свою службу, там же и женился. Женщина оказалась похожей на цыганку: смугла, черноволоса и черноглаза, с тонкой — змеиной — фигурой. По-русски говорила неплохо, но с акцентом, и часто путала падежи.
Встретился с ней Дудник не в следственной тюрьме и не в своем кабинете, а дома, но не в той квартире, где Кукушкины жили до ареста, а в маленькой комнатке рабочего барака, куда их временно поместили. По этому случаю Дудник надел свой единственный гражданский костюм, серый в полосочку, синюю рубашку-косоворотку, на голову натянул кепчонку с пуговкой, на ноги свои армейские сапоги, и стал похож на мальчишку, старающегося выглядеть взрослым.
В узкой комнате, где разместились Кукушкины, имелось одно-единственное окно, между двойными рамами проложена понизу серая вата, усыпанная дохлыми мухами, и стоят солонки с
