– Все будет именно так, как ты говоришь, Пьер.
– Значит, решено, я напишу для тебя объявление, где изложу твои условия, и повешу его на видном месте в твоей комнате, чтобы каждый обитатель Апостолов мог знать, чего ему ожидать.
– Благодарю тебя, благодарю тебя, кузен Пьер, – сказала Люси, поднимаясь со своего места. – Меня радует твой приятный и не совсем безнадежный взгляд на мой скромный маленький план. Но я должна быть чем-то занята, я должна зарабатывать деньги. Как видишь, я и так съела слишком много хлеба этим утром, а еще не заработала ни единого пенни.
Пьер с веселой грустью мысленно сопоставил тот маленький кусочек хлеба, к коему она прикоснулась этим утром, с тем большим упоминанием о нем, сделанном ею, и стал было подтрунивать над ней, но она ускользнула в свою комнату.
Он вскоре очнулся от странных грез, кои охватили его, едва лишь он сделал выводы из этой сцены, когда рука Изабелл притронулась к его колену, и она устремила на него тяжелый многозначительный взгляд. В продолжение всего предыдущего разговора она хранила полное молчание, но внимательный наблюдатель мог бы, возможно, заметить, что в ней бушевали некие новые и очень сильные – пока сдерживаемые – эмоции.
– Пьер! – сказала она, резко наклонившись к нему.
– Ну, ну, Изабелл, – с запинкой ответил Пьер; в то же время таинственный румянец залил ему все лицо, и шею, и лоб; и он невольно отстранился немного назад от ее соблазнительного тела.
Опешив от такой его реакции, Изабелл пристально изучала его глазами, затем медленно поднялась с места, с безграничномрачным высокомерием распрямила плечи и сказала:
– Если твоя сестра когда-либо подойдет слишком близко к тебе, Пьер, то скажи заранее об этом своей сестре, ибо сентябрьское солнце не столь ревниво прогоняет туман в долине прочь с надменной земли, как мой тайный бог прогонит меня от тебя, если я когда-либо слишком близко подойду к тебе.
При этих словах Изабелл прижала одну свою руку груди, словно решительно чувствуя, что нечто смертельное скрывается в ней, но его внимание в ту минуту куда больше занимал сам тон ее слов, чем тот особенный жест, поэтому Пьер не оценил должным образом всю многозначительность, с коей она приложила руку к своей груди, хотя после когда он вспоминал об этом, то сразу и до конца понял его мрачное значение.
– Слишком близко ко мне, Изабелл? Солнце или роса, ты приносишь мне благо! Могут ли солнечные лучи или роса чересчур приблизиться к тому, что они согревают и орошают? Значит, сядь рядом со мной, Изабелл, и сядь поближе, обними меня как можно крепче – если ты так можешь, – чтобы мое тело могло быть континентом для двоих.
– Красивые перья окрыляют красивых птиц, как я слышала, – сказала Изабелл с величайшей горечью, – но разве красивые слова порождают прекрасные деяния? Пьер, ты сейчас попросту отдаляешься от меня!
– Когда мы должны сердечно обняться, мы сперва раскрываем наши объятия, Изабелл; я раскрываю свои объятия лишь для того, чтобы быть ближе к тебе.
– Отлично, все слова – это отъявленные стрелки, деяния же – целая армия! Пусть будет так, как ты говоришь. Я все еще верю тебе… Пьер.
– Я затаил дыхание, ожидая твоих слов; что такое, Изабелл?
– Я была глупее каменной глыбы; я в бешенстве, когда думаю об этом! И прихожу в еще большее бешенство оттого, что ее великая кротость должна была впервые указать мне на мою собственную глупость. Но ей не опередить меня! Пьер, и я должна каким-то образом работать для тебя! Послушай, я продам эти волосы, вырву и продам эти зубы, но я найду способ заработать деньги для тебя!
Пришел черед Пьера пристально уставиться на Изабелл. Все признаки, что она приняла твердое намерение, были налицо; ее глубоко терзала какая-то тайная рана. Нежные успокаивающие слова чуть было не сорвались у него с языка, он было протянул к ней руку, но вместо этого, переменив выражение лица, он воскликнул встревоженным шепотом:
– Тише! Она идет… Успокойся.
Но, храбро вскочив на ноги, Изабелл распахнула настежь соседнюю дверь, закричав полуистерически:
– Смотри, Люси, вот самый странный супруг из всех – боится быть пойманным во время разговора со своей женой!
Вместе с маленькой коробочкой художественных принадлежностей, коя стояла перед ней – перестук которых, возможно, встревожил Пьера, – Люси сидела в центре своей комнаты, напротив распахнутой двери, так что в тот момент и Пьер, и Изабелл были ей прекрасно видны. Особые нотки в голосе Изабелл сразу же заставили ее поднять внимательный взгляд. Тотчас же внезапный проблеск некой острой догадки – но одобряемой ли ею или нет, нельзя было сказать с точностью – отразился во всех ее чертах. Она пробормотала какой-то неясный случайный ответ и затем склонилась ниже над своей коробкой со словами, что она очень занята.
Изабелл закрыла дверь и снова села рядом с Пьером. По ее лицу было видно, что ее одолевают двойственные и мучительные, раздражающие чувства. Она выглядела как та, кого самое сильное переживание в жизни поймало в сложные тенета обстоятельств, и в то время как она страстно жаждет освободиться, она сознает, что все старания сделают только хуже, и поэтому на мгновение становится безумно неосторожной и бросает вызов всем препятствиям. Пьер задрожал, когда посмотрел на нее. Но вскоре эти чувства в ней улеглись, ее прежняя, чарующая мрачность заняла их место, вновь ясная непроницаемость была в ее таинственных глазах.
– Пьер, прежде… прежде, чем я узнала тебя… я совершала безумные поступки, и при этом я никогда не сознавала, что делаю, и имею о них лишь смутные воспоминания. Я не считаю эти поступки своими поступками. То, что я теперь вспоминаю, то, что я только что сделала, был один из них.
– Ты не сделала ничего, но только показала свою силу, в то время как я показал свою слабость, Изабелл, да, для всего мира ты моя жена, для нее тоже ты моя жена. Разве я не сказал ей этого сам? Я был слабее котенка, Изабелл; и ты сильна, как те высокие ангельские силы, от которых совершенная красота не берет их мощь.
– Пьер, когда-то такие слова от тебя были мне бодрящими и живительными, но теперь, хотя они и исходят от тебя, столь же теплые и гладкие, как прежде, все же – на пути через холодное поле отчуждения – они замерзают и стучат по моему сердцу, как ледяной град, Пьер… Ты не говорил с ней об этом!
– Она не Изабелл.
Девушка пронзила его быстрым и внимательным взглядом, затем приняла довольно спокойный вид и заговорила.
– Моя гитара, Пьер, ты знаешь, как чудесно мне повинуются ее струны; теперь, прежде чем ты отправишься искать заказчиков для портретиста, ты должен найти учеников учительнице музыки. Ты
