…но при этом продавали, как скот. Выйдя на центральную площадь, служившую главным торжищем, Фёдор Иванович увидел группы донага раздетых негров, мужчин и женщин, между которыми прохаживались покупатели, разглядывая и бесцеремонно ощупывая живой товар. Картина эта неприятно поразила графа, который припомнил слова генерала Львова об Америке — она-де не вполне такова, как о ней в книгах пишут.
— Мсье желает кого-нибудь купить? — по-французски обратился к Фёдору Ивановичу белый толстячок средних лет, без труда опознавший иностранца. — Хороший негр обойдётся вам… э-э… в две тысячи франков, хотя молодого и неумелого можно сторговать дешевле.
От покупки граф отказался, но прошёл со словоохотливым португальцем до ближайшей таверны и побеседовал, попивая прохладный лимонад. Толстячок отрекомендовался Жуаном Альварешем. Как и губернатор, он впервые в жизни видел русского — до сих пор на острове появлялись в основном лишь англичане и французы.
— Я заметил, как странно вы смотрели на рынок, — сказал Альвареш. — Что вас удивило? Разве у вас продают рабов как-то иначе?
— Иначе, — буркнул в ответ Фёдор Иванович.
В начале лета он был свидетелем разговора князя Львова с адмиралом Чичаговым, который рассказывал, как пустил на выкуп своих крестьян.
— За каждую душу мужеского пола, кроме женщин, мне выдали по сто пятьдесят рублей, — говорил адмирал, — и цену назначило правительство. Представьте моё удивление, князь: я в то же время избавился от конского завода в своём имении, и за каждую английскую матку мне уплатили по три-четыре сотни. Вдвое больше, чем за людей!
Фёдор Иванович вспомнил объявления в «Санкт-Петербургских ведомостях», где мальчиков и рабочих девок предлагали за те же полтораста рублей, хотя на горничных, искусных в рукоделии, цена доходила до двухсот пятидесяти, а семейную пару из портного с кружевницей можно было купить рублей за пятьсот-семьсот…
— Вы не прогадаете, если отдадите за хорошего негра даже не две, а три тысячи франков, — уверял тем временем Альвареш, большими глотками попивая лимонад и обмахиваясь широкополой шляпой. — Хороший негр приносит не меньше трёхсот франков дохода. Давайте вернёмся на площадь, и я помогу вам выбрать!
В Петербурге продажа людей происходила куда скромнее. В объявлениях зачастую не писали прямо — скажем, авторы делились намерением продать охоту из двух дюжин гончих и борзых, но лукаво прибавляли: «Если кому угодно, при сей охоте отпускаются ловчий и доезжачий».
Знал Фёдор Иванович и о торговле людьми с рук: в Петербурге крепостного можно было продать много выгоднее, чем в провинции, так что людей в столицу везли по Неве целыми барками. В центре города имелись особливые дворики — в доме Бахтина у Поцелуева моста, на Литовском канале, в Малой Коломне у какого-то шустрого дьячка и против Владимирской церкви, где свой невольничий рынок устроил плюгавого вида чиновник. Один из сослуживцев графа по Преображенскому полку получил наследство и упросил его составить компанию, чтобы подыскать прислугу. Офицеры целый день колесили из одного дворика в другой — крепостных людей там выставляли целыми семьями, с детьми; на лбу каждого мужчины помещался ярлык с указанием цены и специальности…
…однако там всё же никого не раздевали донага и не щупали, словно коров или лошадей, не заглядывали в зубы. В России это было как-то по-божески, что ли.
— А негры разве не бегут? — поинтересовался Фёдор Иванович, чтобы не углубляться в российские особенности торговли людьми. — Здесь же всё как у них в Африке. Те же змеи, крокодилы, леса. Махнул за город — и на свободе!
— Э-э, нет! — Альвареш улыбнулся во всё круглое лицо и утёр со лба крупные капли пота. — Вы забываете об индейцах. Если они поймают чёрного, то непременно съедят. На пир целым племенем собираются, да ещё гостей зовут. Я вам больше скажу, некоторых они предварительно откармливают. Негры для них — не люди, а что-то вроде особенных обезьян. Правда, и негры индейцев не жалуют. Случись поймать — убивают без пощады.
— Вы так спокойно об этом говорите, — заметил граф, и Альвареш безразлично отозвался, дёрнув круглым плечом:
— У нас убийство чёрного убийством не считается.
Прав был князь Львов, подумал Фёдор Иванович. Не совсем такова Америка, как в книгах о ней пишут. Рай, да не для всех.
Граф простился с Альварешем и ещё побродил по городу. Здесь было не так людно, как в Санта-Крус, и совершенно не на что смотреть — массивный каменный дом губернатора и три церкви не в счёт. Ноги принесли Фёдора Ивановича к местной крепости, переполненной ленивыми солдатами. В России такую службу называют — не бей лежачего. Невдалеке от берега замерли на якоре несколько судов под французскими и британскими флагами. У пристани на батарее граф насчитал всего восемь пушек — скудную и единственную защиту столицы от нападения с моря.
Наконец, голод напомнил о себе, и Фёдор Иванович зашёл в таверну: после корабельной стряпни его манила хорошая кухня. Заказав жареную куропатку, он поспешил выйти из прохладного, но душного зала наружу и уселся в тени парусинового тента за стол в стороне от входа. Здесь его и застал Жуан Альвареш, который проходил мимо в компании двух загорелых плечистых молодых мужчин и миловидной девушки.
— Господа, это мой друг Теодору из России! — торжественно представил графа толстяк; из вежливости он говорил по-французски, чтобы Фёдор Иванович мог его понимать, но имя произнёс на португальский лад.
Мужчина со шрамом на щеке назвался Мигелем. Второго звали Фернандо; их спутница Исабель была его сестрой. Все трое сносно владели французским. Фёдору Ивановичу девушка напомнила Пашеньку — смуглой гладкой кожей точёного лица и копной чёрных кудрявых волос, небрежно перехваченных яркой лентой. Возрастом они тоже были похожи: южанки созревают рано… С позволения графа компания устроилась за его столом; чернокожему слуге велели принести вина.
За выпивкой под закуску из свежего местного сыра и фруктов португальцы принялись расспрашивать Фёдора Ивановича об экспедиции. Оказалось, слухи про появление русских кораблей уже ползли по городу. Вино было отменным, компания приятной, и граф охотно поделился своими приключениями последних месяцев, как водится, кое-что приукрасив. Однако мысль о куропатке не давала ему покоя.
— Спросите, отчего мне так долго не несут обед, — обратился Фёдор Иванович к Альварешу. Тот перекинулся несколькими словами со слугой, потом с вышедшим наружу хозяином таверны, и на лице его отразилось некоторое смущение.
— Видите ли, любезный Теодору, — сказал он, помявшись, — пока мы здесь сидели, пришёл какой-то французский моряк, увидел вашу куропатку и забрал её себе.
— Что?! — взревел Фёдор
