Исабель взяла в руки портрет Пашеньки.
— А это? Красивая…
Фёдор Иванович опустился на постель.
— Положи на место, — сказал он, — и ступай ко мне.
Ночь была нежна и восхитительна до невозможности. С чуткой любовницей граф до утра забыл о ране. Почти весь день он дремал, нехотя поднимаясь для встречи с доктором, обеда и никчёмных разговоров с посольскими, которые зашли проведать раненого. Фёдор Иванович ждал, когда опять наступит ночь, — и дождался. Лишь только на небо вскарабкалась луна, Исабель снова пришла к нему, и всё повторилось…
…как и в следующую ночь, и в следующую, и в следующую. Старый опытный полковник де Куррадо не ошибся: Исабель оказалась поистине чудодейственным лекарством, а несокрушимое здоровье графа позволило ему вскоре полностью выздороветь. Впрочем, возвращаться в имение губернатора Фёдор Иванович совсем не торопился. Днями он спал и гулял, ночи были одна лучше другой… Американец чувствовал себя в Америке, как дома, — и в конце концов задумался: уж не в самом ли деле здесь его настоящий дом?
Он видел местных штаб- и обер-офицеров, которые прозябали в безделье и со своими семействами держали обеды, словно в трактирах. На прогулках по городу с Исабель граф любопытства ради бывал в таких домах и нашёл тамошнюю кухню вполне сносной. Расплывшиеся офицерские жёны сидели за общим столом и обмахивались по жаре веерами. Платья их были свободны, не стесняя кисельного колыхания необъятных грудей; дети сновали кругом, и когда бы не чёрные слуги — январь в Ностеро-Сенеро-дель-Дестеро немногим отличался от июля в Кологриве. Даже чернолицая макако-аранья, для забавы купленная Фёдором Ивановичем, вполне напоминала комнатных собачек из русской глубинки: обезьяна весила не больше двенадцати фунтов, обладала цепким аршинным хвостом, ходила за графом на шлейке и потешала его день-деньской.
Фёдор Иванович пристрастился к кофе и местному напитку — некоторые называли его на испанский манер мате. Пахучие листья заливали горячей водой, сдабривали сахаром и цедили понемногу через трубку, чтобы распаренная заварка не попадала в рот. Бразильцы использовали не стаканы или чашки: напиток готовили в калебасах — полых высушенных тыквах — или скорлупе кокоса. У тех, кто побогаче, скорлупу покрывала изящная лакированная резьба; губернатор с приближёнными предпочитали калебасы из серебра тонкой работы, и трубки для мате у них тоже были серебряными. Фёдор Иванович воспринимал мате как чай, а к экзотическому и весьма удобному способу чаепития привык запросто…
…и снова вспомнил детство под Кологривом, когда увидел, как охотятся бразильские мужчины — стар и млад. Ружей в Бразилии не делали, а европейское оружие стоило дорого, притом и порох был на вес золота. Местные пользовались луками, но вместо стрел заряжали их мелкой галькой или шариками из обожжённой глины. Даже у мальчишки снаряд летел так же далеко, как пуля из мушкета, и бил наверняка. Хороший стрелок на спор мог сшибить колибри, однако по-настоящему здесь охотились на крупных птиц, которыми изобиловали окрестные леса. Ребёнком в родительском имении Фёдор Иванович не знал соперников среди стрелков из лука.
Он пару дней упражнялся в стрельбе галькой по апельсинам, скоро восстановил навыки, а когда сумел добыть пяток трёхфунтовых птиц макуко на ужин — с довольным смехом объявил Исабель, что прокормит её и себя хоть на необитаемом острове.
Впрочем, фантазия рисовала ему совсем другую картину. Если остаться в Ностеро-Сенеро-дель-Дестеро, губернатор несомненно приблизит к себе молодого офицера, блестяще образованного в сравнении с местными, понимающего и в сухопутной военной науке, и в морском деле, и к тому ещё прекрасно владеющего любым оружием. Светское общество для графа открыто. Сделать здесь карьеру будет несложно, сколотить состояние — того проще: продажные гарнизоны крепостей и британские торговцы запрещёнными товарами не шли у Фёдора Ивановича из головы. Не с оборотистым русским тягаться здешним ленивцам!
Прекрасная Исабель украсит его жизнь, а главное — кругом будет Америка, вожделенная Америка, которой Американец грезил столько лет!
Чудеса в райских кущах продолжались: Фёдор Иванович мог убедиться, что португальская красавица думает о том же.
— Теодору, — ласково шептала она днём, склоняя голову ему на плечо. — Теодору, милый мой…
— Теодору! — стонала Исабель ночью. — Господи, как же я тебя люблю!
Шла пятая неделя после схватки в таверне. Январь перевалил за половину; оканчивался ремонт кораблей, и с ним подходила к концу затянувшаяся стоянка экспедиции. Фёдор Иванович всё серьёзнее задумывался о решении, которое переломит его судьбу…
…и откуда ему было знать, что за ремонтом внимательно следят Альвареш с компаньонами? Толстяк неспроста расспрашивал о кораблях и путешествии, неспроста через день заглядывал в дом Исабель. Фёдора Ивановича трогала такая забота; он и подумать не мог, что Альвареш верховодит шайкой контрабандистов, а Фернандо с Мигелем — его ближайшие подручные.
Французских и британских кораблей в здешних водах было немало, но покушаться на них опасно: тронешь одного — придётся иметь дело со всеми остальными. А русским подмоги ждать неоткуда. С нынешним путешествием они отстали от португальца Магеллана почти на триста лет — может, пройдёт ещё столько же, пока следующие корабли из России в Америку доберутся. Но эти-то два уже здесь, в гавани стоят! Притом «Надежду» закончили чинить и конопатить, вот-вот на рейд выведут, а замена мачт — работа серьёзная до самого последнего момента, так что «Нева» ещё будет ошвартована у берега. С места ей не двинуться, и «Надежда» окажется в море одна, с разнеженной под жарким солнцем командой, которая не ждёт нападения… Лакомый кусочек! Шлюп на совесть отремонтирован — Резанов расщедрился, Крузенштерн постарался! — и полностью снаряжен в дальний поход. Новые паруса, новый такелаж…
— Там шестнадцать пушек, — сверкая глазами, говорил Альвареш приятелям-злоумышленникам, — это же вдвое больше, чем на городской батарее! А ещё фальконеты, ружья, запас провианта под завязку… Просто мечта!
— На такой посудине грех контрабандой заниматься, — вторил ему Фернандо. — В пираты уходить надо.
— Нам людей не хватит, — сомневался рассудительный Мигель. — На три вахты потребно человек сорок — сорок пять и ещё двадцать в абордажную команду…
— Ерунда! — отмахивался Фернандо. — Захватим корабль и предложим русским идти с нами. Часть непременно согласится. А кто не захочет — того за борт, и весь разговор.
— Хорошо, что Теодору нет на корабле, — добавлял Альвареш. — Нам бы он здорово пригодился, но воевать против него — упаси бог…
Всего этого не мог знать Фёдор Иванович. Исабель тоже почти ничего не знала, но Фернандо тайком наведался к ней перед захватом «Надежды», чтобы попрощаться перед разлукой: пираты собирались тут же отправиться на разбойный промысел — как знать, насколько долгим будет плавание? Брат мало что рассказал девушке, только Исабель сама про многое догадалась…
…и ночью, лаская Фёдора Ивановича, заговорила о его жизни в Бразилии как о деле решённом.
— Я же вижу, как ты мучаешься, — ворковала она. — Ты думаешь про
