…тем более Николай Петрович мстительно бередил сердечные раны загрустившего Фёдора Ивановича, приговаривая со вздохом:
— Бедняжка Исабель! Такая тяжёлая утрата… И как же она теперь будет жить? На что?
— Нельзя столь беспощадно разбивать сердца юным особам! — в другой раз говорил он. — Играючи вы сделали несчастной первую здешнюю красавицу. Теперь она, пожалуй, увянет, словно сорванная роза, так и не успев расцвести в полной мере. А в Петербурге мимоходом сгубили несравненную цыганку, которая заслуживала много лучшей доли. Вы страшный человек, ваше сиятельство!
Граф, терзаемый угрызениями совести, даже не обратил внимания на подозрительную осведомлённость Резанова: откуда бы Николаю Петровичу знать про Пашеньку? Зато посланник, сам того не желая, надоумил Фёдора Ивановича, и тот обратился к помощи губернатора.
— Нижайше прошу ваше превосходительство позаботиться о судьбе Исабель, — сказал граф, передавая полковнику де Куррадо увесистый кошель со своим жалованьем за полгода. — Пусть не поминает меня лихим словом.
— Любить и молиться заставить нельзя, — отвечал ему мудрый дон Йозеф. — Могу лишь обещать вам, что девушка не останется без внимания.
Даже если губернатор имел в виду, что юная красавица при шальных деньгах бывшего любовника теперь вдвойне желанная невеста, на душе у Фёдора Ивановича заметно полегчало, а фантазии об американском рае истаяли сами собой — бросить экспедицию было уже невозможно.
Первого февраля по григорианскому календарю шлюп «Нева» с новыми мачтами присоединился к «Надежде». Посланник Резанов покинул гостеприимный губернаторский дом и снова занял место в каюте с Крузенштерном. Вслед за ним багаж свиты перевезли из Ностеро-Сенеро-дель-Дестеро на корабли; коллекции, собранные учёными, тоже были погружены. Тысячи апельсинов и лимонов, пусть и не вполне дозревших, пропитывали чрева судов терпким ароматом и обещали защиту от цинги. Баталёры вдоволь запаслись арбузами, тыквами и прочими продуктами бразильских аграриев. Живности на борту «Надежды» прибыло — к прежнему зверинцу добавились попугаи; натуралисты также купили выводок местных енотов, заслуженно прозванных носухами.
На следующий день дон Йозеф де Куррадо в сопровождении офицеров почтил корабли своим присутствием и простился с русскими моряками. Береговые пушки по такому случаю произвели пальбу — в ответ при отъезде губернатора Крузенштерн велел отсалютовать одиннадцатью выстрелами.
К вечеру погода внезапно испортилась, и крепкий северный ветер не дал кораблям отплыть. Он переменился лишь через сутки — после сильнейшей грозы, так что четвёртого февраля «Надежда» с «Невой» подняли якоря и смогли, наконец, вылавировать на глубину под крепким южным ветром. Путь их лежал к югу, вдоль побережья Южной Америки, и дальше на запад, в обход мыса Горн — из Атлантического океана в Тихий.
Спутников своих Крузенштерн предупредил, чтобы не надеялись на спокойное плавание. Прежде он рассчитывал обогнуть Америку в январе, но из-за продолжительной стоянки оказаться в яростных пятидесятых широтах теперь можно было не раньше марта. Кораблям, идущим с востока на запад, предстояло во весь путь бороться со встречными ветрами — особенно в эту пору.
Свинцовые тучи заволакивали горизонт. В густых туманах с юта был не виден бушприт. Шторма приходили один за другим — и окатывали палубу горами ледяных волн. Хмурый день длился лишь несколько часов, а после наступала ночь с нередкими заморозками… Картину довершали гигантские айсберги: столкновение с ними грозило кораблям верной гибелью. Неспроста моряки, благополучно преодолевшие мыс Горн, получали право носить в ухе золотую серьгу!
— Британцы говорят, у моряков два рая, — рассказывал в кают-компании Крузенштерн, когда «Надежда» ещё шла вдоль берегов Патагонии. — Если ты умер на земле, попадёшь в Лаббеленд. Но если ты погиб в море, тебя ждёт Фиддлерс Грин.
— Это что значит? — спросил Ратманов, и капитан пожал широкими плечами:
— Обманчивая зелень… Поляна скрипача… Поющие кущи… Да чёрт его разберёт, — признался он. — Фиддлерс Грин, и всё. Там полно красивых женщин, пиво наливают бесплатно, ирландским рагу можно наедаться до отвала, и на каждом дереве растут бутылки рома. Одно слово — рай…
— …только находится он в девяти милях от дома Сатаны, — подал голос Фёдор Иванович и под удивлёнными взглядами спутников пояснил: — Так было в книге одной написано. В настоящий рай моряков не пускают, но в ад отправлять после всего пережитого вроде бы тоже неправильно. Вот и болтаются до Страшного суда ни там, ни там.
— Не нравится мне ваше настроение, — проворчал Резанов. Он поднялся с места и зашаркал пампушами к выходу, но внезапно корабль так сильно качнуло с борта на борт, что камергер едва не рухнул.
Путешественники высыпали из кают-компании на палубу — и остолбенели. Вода кругом кипела на сотню сажен во все стороны: «Надежду» окружило целое стадо китов. Океанские исполины почти не уступали кораблю в размерах; бортовую качку вызвал один из них, пройдя под самым днищем. Среди волн мокрые бугристые спины двух десятков чудовищ сами были подобны волнам — они то поднимались из воды длинными чёрными валами, то скрывались в пучине. К завыванию ветра в снастях прибавилось тяжкое пыхтение: киты с шумом выбрасывали воздух из огромных лёгких через дыхала на макушках, столбами поднимая водяную пыль.
— Никак за своего приняли, — с натужной усмешкой предположил Ратманов, а кто-то из натуралистов добавил неуверенно:
— Кто увидел кита, тому скоро повезёт. Кит — счастливое животное.
— Угу, — согласился Фёдор Иванович, — лишь бы только хвостом нас не приложил с размаху… на счастье.
— Вашсиятьство, — позвал его матрос Пашка, — макака опять отвязалась. Прикажете поймать?
Памятуя своё счастливое спасение, Пашка норовил теперь услужить графу при любой возможности. За обезьянкой сперва ухаживали всей командой и с умилением наблюдали её потешные выходки. Но скоро интерес пропал, теперь о макаке заботился только Пашка. Зверька привязывали на верёвку то там, то сям — от соседства с обезьянкой в своей каюте Фёдор Иванович отказался на второй день. Однако сидеть на привязи макака не желала, от верёвки легко избавлялась и путешествовала по всему кораблю, нанося визиты куда заблагорассудится и причиняя повсюду немалое беспокойство. Случалось, обезьянку подвергали экзекуции, но толку это не приносило, а поскольку владельцем был граф Толстой — экзекуторы предпочитали себя сдерживать и лишь снова просили его приструнить проказницу, так что Фёдор Иванович уже не раз пожалел о своей покупке.
За компанию с макакой команде досаждали еноты. Любопытные зверьки прогрызли табачные ящики, нанеся ущерб корабельному хозяйству. Они с удовольствием копались в табаке, пожирали листья и растаскивали пахучую труху повсюду, куда только могли добраться. Осерчавшие натуралисты поговаривали о том, чтобы сделать из енотов чучела — или пустить их шкурки на шубы. Снегопады, начавшиеся близ мыса Горн, весьма способствовали мрачной затее, а пользы от носух всё равно
