Свадьбу назначили на День святого Валентина. А за две недели до торжества жених попал в больницу в очень странном состоянии, напоминавшем внезапную кому. День всех влюбленных Джон и невеста вместо церкви провели в больничной палате. Пегги приходила сюда после восьмичасового рабочего дня и оставалась до поздней ночи: ей неожиданно понравилось ухаживать за Джоном. Он стал ее большим ребенком, а вместе с тем — ее крестом, обузой и вечным страхом. С того момента, как они поженились — 4 июля 1925 года, — Пегги показалось, что в Атланте вдруг стало меньше солнечных дней. Возможно, потому, что молодожены переехали в крошечную подвальную квартирку в обшарпанном доходном доме. На большее не хватало денег, а помощь отца Пегги гордо отвергла. Днем она по-прежнему много работала, вечерами долго беседовала с мужем о его самочувствии. Плохо. Всегда плохо. Адские боли в желудке сменялись приступами удушья или лихорадки (врачи, кстати, не находили для этого никаких реальных причин и не исключали нервную природу недомоганий). Пегги пришлось осваивать роль сиделки. Она помогала Джону лечь в постель, клала ему в ноги грелку, кормила с ложки и предлагала почитать вслух. Это самый лучший сценарий их вечеров. Случалось, и так, что она усаживала мужа в недавно купленный автомобиль — а водить она боялась панически! — и со скоростью 2 мили в час везла в больницу святого Иосифа. Там она часами дожидалась обследований, снимков, результатов анализов. Живя в атмосфере постоянного беспокойства за здоровье мужа, Пегги в конце концов, и сама все чаще стала испытывать приступы депрессии, давно уже, казалось, забытые.
Однажды, отвезя Джона утром в больницу, Пегги по дороге на работу упала на ровном месте и сломала ногу. Перелом вскоре сросся, но боль осталась, начался тяжелый артрит. Около года Маргарет не могла ходить. Любимую работу, единственный радостный момент в ее новой замужней жизни, пришлось оставить.
За сочинение исторического романа Пегги взялась, чтобы немного отвлечься от мрачных мыслей и хоть чем-то себя занять. Старенький «Remington» пришлось водрузить прямо на тумбочку швейной машинки: слишком низко и неудобно для глаз, но другого места в их квартире просто не нашлось. Стоило Пегги услышать стук в дверь, как она тут же прятала отпечатанные страницы, накрывая машинку большим клетчатым пледом. Ей было стыдно признаться кому бы то ни было (и особенно мужу), что она занимается такой любительской чепухой. Сидя над первыми страницами рукописи, Пегги попеременно то писала, то плакала. Тяжелые предчувствия и страх смерти мучили ее и накладывали отпечаток на книгу: не случайно Митчелл приступила к роману с развязки, с последней главы, наполненной трагедиями, плохими новостями, фатальным непониманием в отношениях между Батлером и Скарлетт.
К 1933 году роман был практически завершен, забыт и похоронен под грудой журналов. Буквально через несколько дней после этого Пегги пишет своей золовке странное письмо. Ее рукой словно водит дьявол: «Еще два года рабского труда Джона — и мы, похоже, выберемся из долгов, в которых запутались в основном благодаря огромным медицинским счетам. Если только я НЕ сломаю себе позвоночник, то смогу наконец вздохнуть свободно». В этом письме, отпечатанном на машинке, «не» было позже вставлено ручкой. Не прошло и месяца, как Маргарет Митчелл поскользнулась на улице, упала на спину и сломала позвоночник. Лежа в кровати, обездвиженная, замурованная в корсет, Пегги вновь и вновь задавала себе один и тот же безнадежный вопрос: «За что?»
…этот вопрос беспокоит Маргарет Митчелл-Марш и сейчас, в последние часы ее жизни. С тех пор как она вышла замуж за Марша, судьба все время играет с ней злые шутки. И вот в 47 лет она умирает — и вовсе не от неизлечимой болезни. Еще позавчера Маргарет заботливо выгуливала мужа после очередного приступа его астмы, когда из-за поворота на них неожиданно выскочила машина. Каким-то образом Джон успел отскочить, а она — нет.
Больная снова думает о том, какая зловещая ирония в том, что в своих письмах люди то и дело называют ее избранницей, счастливицей и даже любимицей Бога. А ведь могло случиться и так, что ее книгу вообще никто никогда не увидел бы.
…в один прекрасный день в ее крошечной квартирке раздался телефонный звонок, и Джессика Колл, давняя подруга Пегги, стала возбужденно рассказывать, что в Атланту приехал известный нью-йоркский издатель Гарольд Лэтэм. Представитель крупнейшего в Америке издательского дома «Макмиллан» путешествовал по стране с целью отыскать новые литературные таланты и отобрать наиболее интересные рукописи. «Пегги, — говорила Джессика, — ведь всем известно, что у тебя есть уйма рассказов. Отдай ему, вдруг напечатают!» Маргарет внезапно ощутила какой-то приступ дурноты, но, через секунду придя в себя, небрежно произнесла: «Что ты, я все давно выбросила!»
Однако не прийти на торжественный обед, устроенный Ассоциацией журналистов Атланты в честь приезжего, она не могла. Во-первых, Пегги до сих пор гордилась своим членством в ассоциации, хотя давно бросила журналистику, а во-вторых, в ней периодически просыпалась генетическая память о том, что по крови она — одна из самых знатных представительниц атлантского общества. Впервые за все годы супружеской жизни Пегги решилась оставить свою депрессию дома. Мужа, кстати, тоже пришлось оставить — как всегда, Джон чувствовал себя крайне неважно. Митчелл на собственном автомобиле любезно возила гостя по городу и показывала ему все достопримечательности родной Атланты, включая, между прочим, особняки отца и родственников как образцы старейших построек. По дороге в гостиницу Лэтэм наконец решился задать интересующий его вопрос: «Я слышал, вы пишете рассказы. Нельзя ли мне взглянуть?» Она ответила ему таким затравленным взглядом, словно он уличил ее в мелкой краже. «Что вы, я этим не занимаюсь! — поспешно сказала Митчелл. — А вот, кстати, не хотите ли еще осмотреть эту церковь…»
Ночью Маргарет привиделся кошмар: будто ее первый муж Бэррен Апшоу собирается ее застрелить и помилует только в том случае, если она согласится отдать ему свою книгу. Наутро в гостиничном номере Лэтэма раздался звонок, и взволнованный голос его вчерашнего гида произнес: «Я внизу, в холле. Вы не уделите мне пять минут?» Когда Лэтэм спустился, его глазам предстало такое зрелище: маленькая Маргарет Митчелл примостилась на самом краешке дивана, а за ее спиной возвышалась гора больших коричневых конвертов. Едва он подошел, Пегги порывисто вскочила и, пробормотав: «Возьмите этот чертов роман, пока я не передумала».
Позднее Лэтэм всем
