Рука отказывалась открыть задвижку. За всю жизнь она не боялась ничего больше, чем открыть дверь собственного дома. Внутри поджидал Страх.
Сквозь окно просачивались солнечные лучи, отбрасывая светло-жёлтый прямоугольник на дальнюю стену. Джеху сидел в углу, прижавшись спиной к стене и опустив голову на сложенные руки. Мартина устроилась у него на коленях.
Руфь вздрогнула, когда взглядом встретилась с мужем. Слёзы брызнули из глаз.
— Мы все цветные, — как во сне произнёс Джеху. — Мы станем свободны. Подумай, милая. У меня будет свой магазин. Может быть, у меня появится ученик. Богачам на Гаити тоже нужны лестницы, так ведь? И больше не придётся кланяться и расшаркиваться перед белыми только потому, что ты негр. Белые и цветные станут равны. Умелые поднимут головы, лодырей ждёт крах.
Джеху умолк и добавил знакомым тоном Денмарка Веси:
— Мы освободимся.
— Ах, Джеху, — сказала Руфь. — Но ты и так свободен.
— Свободные цветные несвободны. Мы поднимемся, как Моисей, сядем на корабль вроде Ноева ковчега и поплывём на Гаити. Все цветные, чернокожие и светлокожие, станут свободны. «Вот наступает День Господень…»
— Кого ты убил? — прошептала Руфь.
— Но господа совсем как фараоны: они не отпустят народ Моисея.
— Миссис Раванель? Полковника Джека?
— Я знаю, где спит Лэнгстон Батлер.
Руфь спешно уложила чайник, ложки, вилки, оловянные чашки, сменную рубашку Мартины, выходной пиджак Джеху и свои воскресные туфли на одеяло, скатала его и завязала узлом.
— Ты понесёшь Мартину. Инструменты придётся оставить.
— Нет! — выкрикнул он. — Я шесть лет их собирал! Я не могу их бросить!
— Мартину мы точно не оставим!
Мартина захныкала, и Руфь поцеловала её в макушку.
— Ты вся мокрая, доченька. Папа совсем о тебе позабыл.
Взгляд у Джеху был пустым, словно он вообще не знал, кто такая Руфь.
Она через силу улыбнулась:
— Дорогой, нам нужно идти. Надо уехать из Чарлстона! Бежим!
— Но, Руфь, — терпеливо принялся объяснять он, — мы не можем сбежать. Сейчас придёт Галла Джек. Кто-то донёс белым, вызвали милицию, которая городские ворота охраняет. Денмарк пытался сбежать, но не смог. Мы в ловушке, Руфь. Мы попались.
Ей захотелось дать мужу пощёчину.
— Ты никогда не был на Гаити. А я была!
Она нашла чистый подгузник.
— Сейчас переоденемся, милая, и покушаем вкусного ямса.
— Глиняный чайник — это тебе не железный, Джеху, — добавила она, смягчившись. — Ты уже свободен. Зачем ты так?
— Я больше не мог притворяться, — ответил человек, которого она любила.
В воскресенье они не пошли в церковь. Руфь приготовила на завтрак овёс, но Джеху есть не стал, и она отложила его порцию на потом.
Он принялся точить стамески и рубанки. Мартина, горячая, потная, напуганная, не слезала с рук Руфи. Когда она наконец заснула, Руфь отправилась в город. На улицах, кроме неё, чернокожих не было. Солдаты милиционной армии с подозрением оглядывали её, но она быстро проходила мимо, не поднимая глаз, и её не останавливали. Свернув на знакомую аллею, ведущую во двор Раванелей, Руфь вздохнула свободнее. Она постучалась в заднюю дверь.
Может, не слышат. Она постучала громче.
Прошла целая вечность, прежде чем послышались шаги, хруст гравия и щелчок курка.
— Кто там?
— Это Руфь, полковник Джек. Мне нужно поговорить с вами.
Дверь приоткрылась на узкую щёлочку, через которую полковник Джек воспалённым глазом оглядел Руфь. Убедившись, что она одна, он открыл дверь и спустил курок.
— Руфь?
— Мне нужно поговорить.
— Правда? О чём мы можем поговорить?
— Думаю, вы знаете.
— Нет, не «думаю», что так. Мне сказали, что слуги замышляют мятеж. А я уверен, что они замыслили убить нас в собственных постелях. Ты, наверно, слышала что-нибудь об этом?
Она оцепенело кивнула и опустила голову под его укоряющим взглядом. Но он лишь вздохнул и, покачав головой, повёл её в дом.
— Чёртовы идиоты. И о чём они только думают, боже праведный?
В гардеробной было полно охотничьих курток и сапог для верховой езды, пахло кожей. Полковник Джек хлебнул из фляги и обдал Руфь винными парами.
— Тайна перестаёт быть тайной, если о ней знает больше одного человека, — назидательно, как ребёнку, изрёк он.
— Что будет…
— А, их повесят. Можешь не сомневаться. Нельзя же ходить и убивать всех господ подряд. Фрэнсис с Пенни вообще не рискуют выходить, а я никуда не высовываюсь без оружия. Отец нашей кухарки, Джарод, был моим слугой во время войны, но я запер её саму в комнате, и мы обедаем всухомятку. Кому мы можем доверять, Руфь? Кому? И почему ты здесь? Цветным опасно бродить по городу…
Полковник ахнул, внезапно догадавшись:
— Боже мой. Только не Джеху…
— Полковник Джек…
Он поднял руку, останавливая её:
— Нет-нет, не говори ничего, что не хотела бы сообщить в суде.
— Но, полковник…
— Руфь, ты очень хорошая няня. Фрэнсис расхваливает тебя на все лады. Да, я знаю, знаю… Не ставь меня в такое положение… Я не могу…
— Господин Джек, что мне делать?
Полковник сделал ещё глоток и, вытерев горлышко фляги, протянул её Руфи.
— Лучшее лекарство.
Руфь сморгнула:
— Я дала зарок не пить, господин. Я трезвенница.
— Ячмень способен на большее, чем мог предположить Мильтон со своим познанием Бога… Руфь, прости, если… Нет! Не говори ничего. Я ничего не могу сделать и не хочу знать!
Он криво улыбнулся:
— Раз уж ты здесь, может?.. Пенни так напугана…
Как только Руфь вошла в душную общую комнату, маленькая Пенни подбежала к ней и прильнула к ногам. Ставни были закрыты на засов, занавески задёрнуты, из горшка, который давно пора было вынести, распространялась вонь. Одежда, грязная и чистая, ворохом свисала с каждого стула, а на столе лежали мушкет и портупея полковника Джека.
— Мой Джеху…
— Больше ни слова, — рявкнул полковник Джек.
— Я…
— Ты, Руфь? Ты, безусловно, к этому непричастна! — выдохнула Фрэнсис.
— Нет, миссас, я не… Я ничего не знаю. Он мне ничего не рассказывал! — разрыдалась она.
Её палец непроизвольно крутил прядь волос Пенни.
— Разве они не христиане? — спросила миссис Фрэнсис. — А я-то уверяла Джека, что они христиане… В эти жаркие месяцы из города столько белых уехало. Семейство Би — в Саузен-Пайнс, мои кузины — в Тейбл-Рок в Северной Каролине, друзья поразъезжались. Как считаешь, эти злоумышленники рассчитывали на их отъезд? Умно! Кто бы мог подумать, что неграмотные чернокожие составят такой заговор? Или у них возникнет такое желание? Неужели всё зародилось в христианской церкви? Я так полагаю, что они старались быть добрыми: если бы они восстали, когда большая часть белых разъехалась из Чарлстона, убивать пришлось бы
